Тоти Даль Монте - Голос над миром

С необыкновенным упорством принялась я изучать партитуру, пребывая в совершенно восторженном состоянии и будучи глубоко уверенной, что добьюсь успеха.

Маэстро Анджело Феррари, концертмейстер и дирижер оркестра, на каждой новой репетиции все больше хвалил меня и подбадривал. Моими партнерами были тенор Барра и меццо-сопрано Маннарини, впоследствии всегдашняя и превосходная исполнительница партии Сузуки.

И вот наконец день премьеры.

В театре яблоку негде было упасть. Зрители сгорали от нетерпения. И хотя все признавали меня талантливой, многообещающей певицей, в трудной роли Чио-Чио-Сан я все же была еще загадкой.

Горе мне, если я не выдержу этого ответственнейшего испытания.

Я вышла на сцену… совершенно спокойной, не задумываясь о том, что мне предстоит.

Лишь спустя несколько лет я вдруг начала ощущать чувство страха, но тогда!.. Мне было немного более двадцати лет, и весь мир лежал у моих ног! А кроме того, я была полна огромной, несокрушимой веры в свои силы. Премьера прошла хорошо, даже очень хорошо!

Это был один из незабываемых вечеров в моей артистической жизни. Аплодисментам не было конца, во втором акте после монолога Чио-Чио-Сан зрители наградили меня громовыми овациями, и я, конечно, спела ее на «бис».

Опера была исполнена шесть раз подряд. Я уже не говорю о восторженных отзывах газет.

Моя работа в «Театро-лирико» длилась ровно месяц. В итоге я получила тысячу триста лир, и мне казалось, что я стала богачкой.

В кругу артистов мой успех в опере «Мадам Баттерфляй» был оценен по-разному. Однако большинство считало, что увлечение партиями лирического репертуара приведет меня в конце концов к катастрофе.

Думаю, что и Барбара Маркизио осталась не очень довольна моим «подвигом». Партия Чио-Чио-Сан требовала слишком сильного напряжения.

— Смотри, это кончится для тебя печально! — мудро предупредил меня Карло Клаузетти.

И я с величайшим сожалением отказалась от многочисленных предложений вновь выступить в этой опере Пуччини, решив все же поберечь свои голосовые связки. Кимоно и сандалии Чио-Чио-Сан я подарила одной из своих коллег.

Возможность вернуться к привычному репертуару представилась мне, когда генуэзский театр «Политеама» предложил мне спеть в операх «Риголетто», «Фра-Дьяволо» и «Паяцы». Вознаграждение — пятьдесят лир в день, поистине сказочная сумма!

Мои выступления в Генуе совпали с сообщением о победе наших солдат в Витторио Венето.

Все были взволнованы, счастливы, бурно выражали свои патриотические чувства.

Вечером 4 ноября 1918 года в антракте представления «Риголетто» оркестр заиграл «Гимн Пьяве». Зрители пришли в полное неистовство.

Маленькую, взволнованную Джильду торжественно вынесли на сцену, завернутую в трехцветный национальный флаг.

И тут меня осенило: я запела известную песню «Колокола Сан Джусто», и в мгновение ока все зрители, хористы, мои товарищи по сцене в полный голос подхватили мелодию. Я так волновалась, что и смеялась и плакала словно безумная. С тех пор я стала любимицей генуэзцев.

К сожалению, в самый разгар этого счастливого сезона я заболела испанкой, которая продолжала еще свирепствовать. Пришлось некоторое время пролежать в постели, но, к счастью, форма моей болезни не была особенно тяжелой.

Среди лечивших меня врачей был доктор Оксфорд из английского Красного Креста. С этим заботливым и вдумчивым врачом я несколько лет спустя встретилась во время своего пребывания в Англии.

Окончательно выздоровев и закончив гастроли в Генуе, я приняла предложение Лусарди в течение шести месяцев петь в различных театрах страны.

Мои выступления начались в болонском театре «Верди», где я пела в операх «Риголетто» и «Богема» (партию Мюзетты), причем дирижером в обоих случаях был Паолантонио. Партию Мими в «Богеме» пела Линда Каннетти.

После Болоньи я с успехом выступила во многих других местах.

Восторженно встретили меня в Пьяченце. Моя популярность в роли Джильды росла изо дня в день. Я столько раз пела эту партию в тот сезон, что мои сценические башмачки совершенно истрепались. Я сама не верила своим успехам и не понимала, что именно с этих пор началась моя подлинная слава.

Когда кончился карнавальный сезон, я не смогла даже немного отдохнуть в Венеции вместе с отцом. Пришлось отправиться в Триест, где в театре «Россетти» предполагалась постановка «Риголетто» с моим участием.

В недавно освобожденном городе оперы национального репертуара производили настоящий фурор. Я тоже выступила с огромным успехом. И в той мере, в какой росли мои успехи и популярность, возрастало вознаграждение. Пятьсот лир за выступление!

Несмотря на свое плачевное состояние, мой дорогой папочка непременно захотел поехать в Триест, чтобы послушать меня в роли Джильды. Сопровождала его мама Джудитта.

Нечего говорить, я была счастлива, что отец увидит и услышит меня в «Риголетто»; особую радость я испытывала от мысли, что он будет свидетелем моего успеха.

Триест всегда доставлял мне много приятных минут. По этому поводу хочется, забегая несколько вперед, рассказать об одном эпизоде, происшедшем со мной несколько позже, когда я пела Лючию.

Стояла холодная зима, и сердито завывал ветер. Однажды в полдень, отправившись пообедать вместе с импрессарио и проезжая на машине мимо театра, я увидела длинную очередь людей, которые под ураганным ветром стоически ждали, когда откроют двери.

Печальный вид добрых триестинцев так растрогал меня, что я попросила импрессарио немедленно впустить в театр всех этих людей, иначе я просто не смогу спокойно обедать.

Импрессарио возразил, что раньше положенного времени зрителей в театр не пускают, но я настаивала, пригрозив вообще отказаться от выступления. И, честно говоря, я сдержала бы слово, потому что меня бросало в дрожь при одной мысли, что эта пытка на холодном ветру может продлиться для зрителей еще два-три часа.

В конце концов импрессарио уступил, и зрителей впустили в помещение.

По ложам и галерке мгновенно пронесся слух, что этого добилась Тоти Даль Монте, и, когда во втором акте я вышла на сцену, меня встретили неистовыми аплодисментами.

— Да здравствует наша Тоти! — кричали зрители, и не скрою, их рукоплескания доставили мне огромное удовольствие.

В конце апреля в Милане я получила печальнейшее известие: умерла Барбара Маркизио.

Я знала, что моя почти девяностолетняя наставница постепенно угасает в своей вилле, но все же весть о смерти той, что дала мне вторую жизнь, жизнь на театре, глубоко потрясла меня. Я долго, безудержно плакала и несколько дней не могла прийти в себя.