Валерий Сафонов - Не Сволочи, или Дети-разведчики в тылу врага

На один из вопросов — почему он добровольно поступил на службу в полицию, то есть сделал первый шаг к измене, Иванов ответил так:

— Я не хотел служить оккупантам, отклонил предложение первого начальника людиновской полиции, своего бывшего учителя Двоенко, поступить в полицию. Изменил это решение лишь потому, что в январе 1942 года безвинно подвергся расстрелу. Только тогда у меня возникло желание отомстить за пережитый страх и ранение.

Это был бы убедительный аргумент — месть за расстрел — если бы… если бы пострадал Дмитрий Иванов действительно безвинно. Но следствие уже знало, что это не так.

Вспомним факты.

Бывший начальник Бытошской полиции Стулов, человек достаточно информированный, определенно утверждал, что Иванов был секретным осведомителем немцев уже осенью 1941 года. Об этом догадывались и поговаривали между собой многие полицейские, но втихомолку, потому как смертельно, пуще немцев, боялись Митьку Иванова. О старой связи с немецкими спецслужбами косвенно говорит и стремительная карьера Иванова в январе-феврале 1942 года. Да и майор фон Бенкендорф в своей характеристике, весьма деловой и содержательной, прямо называет его осведомителем.

Бывший командир людиновского партизанского отряда Василий Золотухин свидетельствовал: «Мы всегда знали, что братья Алексей и Дмитрий Ивановы тайно сотрудничают с немцами. Хозяйственный Алексей, в частности, использовал это свое положение для личного обогащения, а попросту отнимал вещи и живность у семей красноармейцев или подозреваемых в содействии партизанам. В конце ноября или в начале декабря наши часовые обнаружили его шатающимся в непосредственной близости к партизанскому лагерю. При обыске у него нашли разрешение немецких властей на сооружение мельницы. За красивые глаза оккупанты таких милостей не оказывали. Отпустить Алексея мы никак не могли — он бы навел на нас карателей. Его расстреляли.

Знали мы о сотрудничестве с оккупантами и Дмитрия Иванова — потому и арестовали его в январе 1942 года вместе с несколькими полицаями, не успевшими удрать».

Наконец, было еще одно свидетельство: Анастасии Петровны Рыбкиной. С мая и по декабрь 1942 года она работала машинисткой на бирже труда, а затем до августа 1943 года тоже машинисткой, уже в полиции. Рыбкина официально показала на допросе, что самолично не раз печатала списки личного состава полиции. Из них ей стало известно о службе Иванова в полиции уже в 1941 году.

Следовательно, Дмитрий Иванов стал активно и секретно сотрудничать с оккупантами не в феврале 1942 года — из-за мести за расстрел, — а значительно раньше, когда этого мотива еще быть не могло.

Авторы даже рискуют сделать предположение (правда, ничем недоказуемое), что Дмитрий Иванов был завербован немецкими спецслужбами раньше, еще в сентябре или в октябре, и в Людиново прибыл уже фашистским агентом.

Это, в частности, может объяснить тот факт, что новый начальник полиции Двоенко явился к нему домой едва ли не на следующий день после возвращения Иванова в Людиново…

Сто дней оккупации

Первые две недели командир людиновского партизанского отряда Золотухин не предпринимал каких-либо шагов для установления связей с подпольем. Считал это нецелесообразным. Нужно было дать его разведчикам время, чтобы хоть как-то приспособиться к непривычным, более того, чуждым и враждебным условиям оккупации, освоиться с «новым порядком», просто прийти в себя. Сейчас они легко могли наделать грубых ошибок, разоблачить себя, а это означало бы верную гибель. Да и на сбор первой, пусть и небогатой разведывательной информации о положении в городе тоже требовалось время. А его у Золотухина просто не было. Кому-либо другому, по понятным причинам, он это поручение дать не мог.

Самим партизанам оно тоже требовалось, чтобы хоть как-то обустроиться в лагере, наладить какой-нибудь быт, отработать боевое охранение, пополнить вооружение и боеприпасы — в том была крайняя необходимость, а командирам, кроме того, присмотреться еще раз к людям, к каждому бойцу — как-то поведут они себя в новых условиях, в реальной партизанской жизни. Могло же быть и такое: в мирное время человек зарекомендовал себя вроде бы с наилучшей стороны, был хорошим товарищем, считался не трусом, но, оказавшись в бою или просто столкнувшись с трудностями лесного партизанского быта, теми же холодом, недоеданием, а то и настоящим голодом, предстанет в ином свете, даст слабину.

К тому же, когда отряд покидал город, Золотухин уже имел конкретное задание от своего командования.

Дело в том, что осенью 1941 года местные леса на территории, уже находящейся за линией фронта, были наводнены мелкими группами красноармейцев и командиров, оказавшихся в окружении. Некоторые такие группы образовали небольшие, чисто военные партизанские отряды, другие упорно пробивались к линии фронта, иные чуть не от самой границы, чтобы соединиться со своими. Кое-чего, растерявшись, утратив веру и надежду, пристроился во встреченных в скитаниях деревнях, подался, как тогда говорили, в «примаки», или в «зятья». Между тем сильно потрепанные в предыдущих боях части Красной Армии, оставившие Людиново и занявшие новые оборонительные рубежи, остро нуждались в пополнении.

Перед людиновским отрядом и была поставлена задача — вернуть, сколько возможно, этих бродивших по лесам людей в строй.

Командир отряда Золотухин и комиссар Суровцев встретились с Герасимом Зайцевым, прирожденным следопытом, превосходно знавшим все местные леса — а надо сказать, что Думлово, где жил Зайцев, была деревенькой лесной и глухой, потому-то эти места и были выбраны для партизанского лагеря.

Зайцев уже основательно исходил округу, изучил обстановку и поведал, что не только группу из нескольких человек — целую толпу можно провести лесными тропами к линии фронта, не встретив даже одного немца. По словам Зайцева, немецкие пехотные части продвигаются только там, где проходит их военная техника.

Первую группу окруженцев, численностью в несколько десятков человек, благополучно вывел к своим сам Герасим Семенович. В последующие дни такое задание получили уже и другие партизаны, умеющие ориентироваться в лесу и знавшие окрестности. Так длилось до самого января 1942 года. Всего за линию фронта было благополучно переправлено более двух тысяч бойцов и командиров Красной Армии. По меркам военного времени это два полнокровных полка.

Меж тем в Людинове оккупанты принялись за установление того, что сами они пышно называли «Новым порядком».

В наши дни не в зарубежной (это еще можно понять) — в отечественной печати и литературе можно встретить утверждения, что минувшая война была схваткой не на жизнь, а на смерть за господство в Европе между двумя могучими тоталитарными государствами — нацистской Германией и коммунистическим Советским Союзом, или же и того проще — личная борьба между двумя диктаторами, друг друга стоящими, — Гитлером и Сталиным. Появились книги, в которых утверждается, что СССР готовился первым напасть на Германию, и Гитлер просто был вынужден нанести упреждающий удар. По сути, это всего лишь повторение того, что говорил сам фюрер, объясняя в июне 1941 года причину своего нападения на СССР. Некоторые авторы сегодня договариваются до заявления, что, дескать, целью «Восточного похода» Гитлера было освобождение народов Советского Союза от большевистского режима.