Белая эмиграция в Китае и Монголии - Сергей Владимирович Волков
– Какая сотня? – крикнул М.
– Третий эскадрон, – послышался ответ.
«Что за черт, почему эскадрон», – подумал есаул и подскакал к хвосту колонны. Приблизившись вплотную к первому всаднику, он с трудом разобрал, что у него на голове шлем. «Красные», – пронизала его голову мысль, и он, не подавая виду, рысью поехал вдоль колонны. «Но что за черт, как будто бы другие едут», – подумал, присмотревшись, есаул и снова приблизился к рядам. «Эти в фуражках».
– Какая сотня? – тихо спросил он.
– Третья сотня, – послышался ответ.
– А где командир?
– В голове.
Есаул М. поскакал туда и подъехал к передовому всаднику.
– Это кто едет? – спросил он.
– Ротмистр Забиякин, – громко ответил спрашиваемый.
Это была разыскиваемая сотня. М. быстро рассказал Забиякину о том, что к его сотенному хвосту присоединились, по ошибке, красные, и тот быстро передал по сотне приказание, в одно мгновение повернул всадников и открыл огонь в упор по красным кавалеристам. Некоторые из них повалились с лошадей, а остальные вихрем метнулись в сторону и исчезли в ночной темноте. Бой кончился этим эпизодом. Красные были разбиты и согнаны с сопок. Унгерновцы, утомленные многочасовым боем, заснули как убитые. Барон простоял здесь еще несколько дней и решил идти на соединение с генералом Резухиным.
* * *
Барон Унгерн решил выступить на соединение с генералом Резухиным, находящимся в районе реки Селенги.
К моменту выхода дивизии с места стоянки, с реки Хорогол, были получены печальные новости. Урга была занята красными, и унгерновцы теряли не только свою базу, но и тыл. В бушующем красном море они оставались одни, как ладья среди морских волн.
Дивизия переменным аллюром пошла к Селенге. За один переход до этой реки вперед выехали квартирьеры и с ними комендант бригады есаул М. Ехали быстро, погода была чудесная, из лощин тянуло живительной прохладой, и офицеры вели разговор о том, что теперь будет делать барон. Как наказывать провинившихся?
В Урге он сажал на крыши, в Забайкалье на лед, в пустыне Гоби ставил виновных на тысячу шагов от лагеря, гауптвахты нет… Офицеры смеялись и говорили, что в нынешней обстановке Унгерн ничего не выдумает. Но он выдумал.
Квартирьеры прибыли на бивак, разбили его и стали ждать дивизию. На другой стороне был виден лагерь Резухина, который уже перекинул через реку пешеходный мостик. Настроение было у квартирьеров чудесное, пахло сосной, ароматом цветов, но после разбивки лагеря с предгорий потянул легкий ветерок, и по всему биваку распространился тяжелый запах. Что-то гнило, где-то была падаль. Начались поиски, и скоро нашли на участке 4-го полка павшую корову. Лопат не было, и стали ждать прихода с дивизией обоза. Дивизия подошла, обменялись с резухинским лагерем радостным встречным «Ура!», а барон ушел к генералу Резухину. Корову же спешно зарывали. Мрачный и злой возвращался Унгерн с противоположного берега и в таком угрюмом состоянии подъехал к району 4-го полка. Есаул М. сидел в палатке, босой, и с тревогой наблюдал за бароном. Тот поднял голову, понюхал воздух, еще раз понюхал и заорал:
– Дежурного офицера!
Беда начиналась, и у М. защемило сердце. Офицер подскочил к Унгерну.
– Вонь!!! – снова заорал барон.
Офицер молчал.
– Бурятов ко мне! – закричал тот.
Явились буряты.
– Выпороть! Двадцать пять! – приказал Унгерн, и не успел бедный дежурный опомниться, как ему уже всыпали 25 ташуров. И только когда он встал, то сказал барону:
– Ваше превосходительство, я не виноват. Старшим был комендант бригады.
– Есаула М. к начальнику дивизии!!! – понеслось над лагерем.
У есаула замерла душа. Он быстро надел мокрые сапоги и пошел к Унгерну.
– Вонь!!! – сказал грозно барон.
– Так точно, вонь, ваше превосходительство, – ответил есаул.
– Заразу разводить!.. Понятия о санитарии не имеешь!! Пакость разводишь!! – уже кричал барон.
– Ваше превосходительство, корова павшая. Ее зарывают…
– Молчать! – заорал на весь лагерь Унгерн и ударил М. по руке.
– Ваше превосходительство, не смейте драться! – крикнул М. и побледнел.
– А не смейте… Я тебе покажу… Я тебе устрою именины…
И барон закидался, не зная, как наказать дерзкого. И вдруг крикнул:
– Марш на куст!
Около палатки барона, шагах в десяти, стояло дерево, ветви которого были от земли не менее чем сажени на полторы. М. бросился к нему, стал быстро взбираться на дерево, скользил обратно, падал и снова начинал взбираться.
– Если ты сейчас же не залезешь, я пристрелю тебя, как котенка, – спокойно-грозно сказал барон, и есаул во мгновение ока уже сидел на первом суку.
– Выше! – приказывал Унгерн.
М. лез выше и наконец забрался почти на самую вершину, где ветви были тонкие и сгибались под ним.
У барона сердце еще не отошло. Он пристально обозрел позицию коменданта, отошел к палатке и заорал:
– Адъютанта ко мне!
Штабс-ротмистр Павильцев появился перед Унгерном.
– Ты чего тут у меня канцелярию развел? Это тебе министерство, что ли?.. Марш на куст!!
Адъютант залез на соседний куст.
– Начальника штаба ко мне!! – снова разнеслось по биваку.
Войсковой старшина Аьвов предстал перед бароном.
– Непорядки кругом… Никакого наблюдения. Никакой осмысленной работы. Марш на куст!
Начальник штаба взобрался на следующее дерево.
– Безродного ко мне! – опять понеслось по лагерю.
Скачками подлетел штабс-капитан Безродный и, получив приказание: «Марш на куст!», быстро очутился на дереве, рядом с другими. «Бурдуковский», – орал Унгерн, и, когда тот прибежал на его зов, барон уже бесновался. «Ты почему до сих пор донесение не представил?» – «Да, ваше п-во, я же писать не умею», – жалобно отвечал тот. «А, ты писать не умеешь, ну, так я тебя образую…» И, схватив ташур, начал сам всыпать своему верному личарде-палачу.
Офицеры сидели на кустах, как воробьи на ветках. Сидеть было тяжело. В мягкую часть впивались сучки, ветер покачивал ветви, а перед глазами был шумный лагерь, откуда кучки людей с большим любопытством наблюдали новую позицию, занятую штабом дивизии.
Прошел час, два, наступил вечер. В лагере сыграли «зорю», отвели поверку, и бивак постепенно стал затихать. Штаб же продолжал сидеть на кустах и ждать освобождения с неудобной позиции.
Барон разделся, голым сходил на реку, выкупался и вернулся обратно в палатку. Он зажег свечку, взял книжку, лег и стал читать. Офицеры сидели на ветках.
Прошел еще час. Барон потушил свечу и лег спать. Положение становилось все более печальным. Сидеть было мучительно, и есаул М. стал стонать.
