Нонна Мордюкова - Записки актрисы

Но ненадолго, вернулся. Началась игра – перетягивание каната.

Один раз даже ее мамаша пожаловала за ним на машине. Он опять поддался комфорту: отмылся хорошенько, отъелся, отпился, а в понедельник утром – "по-над забором, по-над забором – и до

Колчака". От этого перетягивания каната защищался только неистовой работой в театре и в кино. Вскоре стали вручать ему ордена, звания, вплоть до Ленинской премии. Отменный актер и сейчас. Я с ним не раз снималась в разных фильмах, у нас до сих пор приятельские отношения.

Привезут, бывало, его на съемку, а он ляжет на траву и, глядя в небо, как заорет: "Ой, девчата! Ой, как с вами хорошо! Вы, как картошка, никогда не надоедите!" Однажды после такого вступления помолчал, потом тихо сказал: "Тяжело мне живется… Ну я когда-нибудь расскажу…" Вдруг вскочил как ошпаренный, красный как рак, и закричал на весь лес:

– Сейчас вот Леньке проспорил бутылку – не на что купить! Не на что! Меня из дому выпускают с рублем, не поверите? Правда. У нас целый дом фарцы всякой, спекулянтов… Только и слышишь: "Шуба, сервиз, ковер, дубовый паркет…" И никто никогда не спросит:

"Не тяжело ли тебе играть главные роли в кино, в театре?" И на ра-ди-о теща не рекомендует отказываться!.. Валидол сую в рот…

Вот только с вами и отдохнешь… Втянулся я… Она баба неплохая, но больно клетка золотая… С вами лучше…

Приезжаю я как-то в Касимов на съемки, останавливаюсь в Доме крестьянина, бывшей церкви, глядь – старинной массивной ручки на двери уже нет.

– Да тута ваш артист был, ручищи большие, сильные… Он ее и свернул… Два мешка церковной лепнины набрал. Сказал – для дачи. А мне что? Церква заброшенная. Все растаскали… Не охраняется.

Догадалась я, о ком речь. Значит, свыкся окончательно с золотой клеткой.

Так он и ужился с женой, сделался солидный, важный. Преподает, ставит спектакли. И вот заворачивается грандиозный фильм. Орава известных актеров приглашена со всей страны. Он на самую главную роль.

Для съемок выехали в экспедицию, расположились среди русских красот средней полосы.

Утром за завтраком появляется буфетчица. Модно одета и накрашена. Игриво облизывает губы, спрашивает: "Что прикажете?"

Посмотрела завлекающим взглядом на нашего героя: "Ой, какой вы!"

Покраснела, прикусила пухлые губки.

– О-те-то-да-а! – оценила ситуацию пожилая с юмором актриса. -

Откуда вы, такой пончик? Как вас зовут?

– Ничего особенного, Зина.- И залилась звонким смехом: – Зин, поди-ка в магазин! Ха-ха-ха!

– А выпить у вас есть? – спросил он.

– Для вас любой каприз! Ха-ха-ха!

Съемочная группа насторожилась, зная об очень редких, но метких запоях маэстро. Пропустили момент, когда буфетчица Зина и маститый артист с корнем были вырваны из земли и похищены неведомой силой. Паника. В мегафоне звучит призыв искать.

Облазили все улицы и дворы деревни. Вдруг в один из вечеров главный "сыщик" – помреж, глядя на компас, уверенно сообщил: последний раз его видели ночью, когда он перебегал шоссе, а потом махнул мимо пахоты.

Режиссер тяжело дышал, глядя себе под ноги. Каждый день простоя стоил больших денег…

– Чего вы ищете? – спросила проходившая мимо бабка с ведром. Артиста?

– Да! Где он?

– Где она, там и он,- ответила бабка и рукой указала на окна избы.

В избе на столе натюрморт длительного запоя. Укрытые тонкой простыней гуляки спят крепко…

К вечеру примчалась жена, подогрела воду, помыла своего амурчика мочалкой с мылом. Поди ж ты! Талантливый, бурный в разговорах, интересный и остроумный, он при виде жены моментально затих.

Ничего из себя не представляющая жена убедила муженька, что тот

Богу должен молиться за подарок в лице супруги. Это она снизошла до него, подарила себя ему.

Съемки идут. Жена сидит под деревом, от мух отмахивается, а

Зинка в купальнике загорает неподалеку. Вдруг наш ненаглядный наклонился над плотницкими инструментами, собрал в кулак штук шесть гвоздей-двухсоток, засунул за ремень молоток, деликатно взял свою супругу под руку и повел на второй этаж дачи, где они квартировали.

Слышатся мощные удары молотка, потом наш герой спускается и кивком головы подает Зинке знак к отходу.

– Дорогой! – кричит режиссер.

– Креста у тебя на животе нету,- отвечает ему "дорогой" и тает с

Зинкой в зарослях.

Что за фокус? Оказывается, жена заперта на втором этаже – вернее, замурована за забитой дверью, а нашему герою – несколько часов свободы от всего и всех…

А между тем Москва свои жернова крутила. Как-то зазвонил телефон.

– Нонночка! Наш кинотеатр "Космос" устраивает юбилейный вечер, творческий отчет героя вашего фильма.

– Отлично… А я при чем?

– Ну как же! Вы в стольких фильмах с ним встречались!

Расскажете, вы можете…

– Хорошо, я согласна.

Времени было еще достаточно, но дама из кинотеатра дергала меня чуть ли не каждый день, да и не только меня – всех почти из нашей съемочной группы.

– Раз сказала – буду.

И вот по закону подлости ближе к юбилейному вечеру ненаглядный наш и канул со съемок с буфетчицей.

Я ничего не знаю, продумываю, что надеть, как выглядеть хорошо, что сказать…

В назначенный день долгожданный звонок.

– Нонна Викторовна, мы вышлем вам машину к семнадцати часам, начало в восемнадцать.

Выхожу, сажусь, еду… Водитель молчит. Чувствую, витает напряженка. Подъезжаем. У входа стоит бледный, словно мелом припудренный наш администратор Эдик.

– Что с тобой? Ты болен?

– Хуже.

– Юбилей-то будет?

– Обязательно, но… без юбиляра.

Мы переглянулись с пришедшими актерами… Стали думать.

– Ну, Нонна, что вы, не выкрутитесь? Такая бригада!.. Я предлагаю так: все выходим на сцену, аплодируем и садимся на стулья под экраном. Вы по очереди будете рассказывать о нем все, что только можно. Шалевич пусть, как от театралов, начинает, а ты, как от киноактеров. Я за это время съезжу в Монино на съемки и упаду в ноги режиссеру, чтоб отпустил его на вечер.

– А почему так уж падать? Всегда отпускают. Что мы, его съедим, что ли?

– Вы же знаете, какой режиссер вредный! Он никогда не отпускает актеров из экспедиции, кроме как на спектакль. Ладно, ребята, я поехал, а вы начинайте.

Первый выступающий задал стиль неспешной дружеской беседы. Из кабинета администратора несло винегретиком и жареным луком…

– Ничего, выкрутимся!

Выходили мы друг за дружкой, говорили, говорили. Зритель доволен, слушает, аплодирует. Мы и по второму разу подходим к микрофону. И когда вконец обалдели, я как раз стояла у микрофона, слышу: сзади стул скрипнул,- обернулась. Эдик садится. Я выразительно глянула: "Ну, как?" Он отрицательно покачал головой: "Не отпустил".