Александра Давид-Неэль - Путешествие парижанки в Лхасу

— Бха!.. бха!.. бха!.. — бормотала она, но вскоре «а» превратилось в «е», в «и», и в конце концов слово стало звучать как блеянье охваченной тревогой козы: «бе… бе…»

Я сделала вид, что поправляю свою подвязку, и вдоволь посмеялась, закрыв лицо широкими рукавами своего плотного плаща.

— В чем дело? — сказал Йонгден с улыбкой, когда я подошла к нему. — Бедняжка получит удовольствие от трехдневного отдыха, легкого массажа и нескольких сытных трапез; это не принесет ничего, кроме пользы. Поскольку мать девушки, которая наверняка ее не покинет, знает драгоценную тайну дзунг, другие паломники, если потребуется, убавят ход и не вернутся домой без них. Это благородное дело, и, кроме того, разве вы сами не учили меня прибегать к хитрости во имя милосердия?

Он был прав, и мне нечего было ему возразить. Я тоже полагала, что таким странным образом он оказал неоценимую помощь бедной девушке.

…Добравшись до вершины скалы, мы увидели поля, раскинувшиеся там и сям, насколько хватал глаз, и деревню, расположенную совсем рядом, название которой мы узнали позже: она называлась Ке.

Большинство паломников уже добрались до нее, и несколько человек, повернув назад, поспешили к нам.

— О лама! — обратились они к Йонгдену. — Какой же вы искусный ньёншес чен! Вы верно предсказали, что нам скоро встретится шёртен. Вот он, и девушка уже сидит рядом с ним. Сделайте одолжение, выпейте чаю вместе с нами.

Я не припоминала, чтобы Йонгден говорил, что им «скоро» встретится шёртен. Обычно мой сын окутывает свои предсказания туманом, как подобает осмотрительному оракулу, но славные тибетцы сами придумали эту подробность, дабы приукрасить чудо.

Рядом с шёртеном располагался сельский монастырь, несколько обитателей которого вскоре узнали о дарованиях своего выдающегося собрата.

Наши паломники были отнюдь не нищими, а зажиточными землевладельцами. Они велели принести кувшины с ячменной водкой и принялись пить, в то же время рассказывая о диковинных вещах, якобы сотворенных моим простодушным спутником.

Каждый утверждал, что заметил еще более удивительные явления, чем те, что описывали другие; величина и красочность воображаемых чудес все возрастали. В конце концов один из странников заявил, что видел своими глазами, как лама переходил через реку: он шел не по мосту, а шагал по воздуху рядом с мостом.

Несмотря на то что Йонгден не пил ни капли спиртного, как всегда строго придерживаясь буддийских заповедей, запрещающих употребление крепких напитков, он все же поддался всеобщему возбуждению и в свою очередь рассказал несколько историй, услышанных в дальних краях, где ему довелось побывать. Он описал пятиглавую гору Ривотсе-нга, на которой обитает божество знания и красноречия, покровитель словесности Жампейон[49], а также святую гору Кюнту-Зангпо[50], где люди с чистыми душами могут лицезреть самого Санжиэ[51] в радужном ореоле.

Я подумала, что веселье зашло слишком далеко. Вся деревня и местные трапа[52] окружили юношу, и он, будучи в ударе, вещал, давал советы на тысячи тем и раскрывал всяческие тайны. Люди приносили ему небольшие подарки в виде продуктов, которые он милостиво принимал. Эта непомерная популярность беспокоила меня, но, вероятно, я была слишком мнительной: кто посмел бы заподозрить в матери этого блестящего волшебника иностранку?

Мне все же удалось привлечь к себе внимание сына, и я произнесла несколько раздраженно-запальчивым тоном: «Кармапа кьено!»[53]. Это слова страстной молитвы, принятой у приверженцев секты Каржиюд-Карма, стремящихся снискать поддержку руководителя секты, своего духовного отца, но в повседневной жизни они заменяют обыкновенное восклицание. В данном случае, согласно тайному шифру, который я придумала во время одного из своих предыдущих путешествий, это выражение приобрело весьма тривиальный смысл и означало: «Удираем как можно скорее!»

Слегка раздосадованный неизбежностью прощания с успехом, Йонгден заявил своему окружению, что собирается отправиться в путь. Все стали возражать, говоря, что до ближайшей деревни слишком далеко и мы не успеем добраться туда до наступления темноты, а также не сможем разбить лагерь в пути, так как нигде не отыщем воды для вечернего чая. Добрые селяне добавили, что лучше всего остаться у них и они предоставят нам прекрасный ночлег. Моему сыну очень хотелось принять их предложение, и я это понимала, но в ответ на его умоляющий взгляд еще более яростно произнесла: «Кармапа кьено!»; моя интонация взволновала поклонников ламы, и они принялись повторять с благоговением:

«Кармапа кьено! Кармапа кьено!..»

Наконец мы ушли, и я почувствовала облегчение, вновь оказавшись среди безмолвных и безлюдных полей. Я строго отчитала Йонгдена за то, что он привлек к себе внимание, в то время как я желала только одного — оставаться незаметной; уязвленный моими упреками, он дулся еще несколько часов.

Ближе к вечеру мы преодолели перевал высотой приблизительно 2200 метров и спустились оттуда вниз по широкой запыленной дороге, проложенной сквозь ряд белесых хребтов, напомнивших мне горы Кансу в северном Китае.

Нам дали точную информацию: мы не встретили на своем пути ни единого ручейка, и перспектива томиться жаждой перед сном и наутро, при пробуждении, усугубляла плохое настроение моего спутника.

Луна заливала окружающую местность ярким светом, и, если бы не усталость, мы без труда могли бы продолжать свой путь хотя бы часть ночи. Однако при виде крошечной пещеры, неожиданно возникшей у дороги, желание бороться со сном мгновенно улетучилось. Мы сдались тем более легко, что нас уже отделяли от опасного Тана горные цепи и река и мы полагали, что в ближайшей деревне нам нечего страшиться. Как же мы ошиблись!

Следующий день стал первым среди дней, ознаменованных происшествиями, способными основательно расшатать менее крепкую нервную систему, чем моя.

Мы вошли в деревню под названием Вабо в разгар утра, страдая от голода и особенно от жажды. Это было вполне естественно, ибо мы ничего не ели и не пили со вчерашнего полудня, когда разделили трапезу с паломниками возле шёртена в Ке.

Накануне мы столько насмехались над бесами, что, видимо, один из них решил взять реванш и сыграть с нами злую шутку. Он внушил нам мысль, которая ни в коем случае не должна была у нас возникнуть, а именно: остановиться посреди деревни и приготовить чай в том месте, где ее жители брали воду из примитивного водопровода.