Сергей Бояркин - Солдаты Афганской войны

Второй Михаил, который сидел с ним за одной партой, с кривой улыбкой, в которой одновременно мешалась и презрение и насмешка над затронутой темой, добавил:

— Да чего там, все равно не поймете. Чтобы говорить об армии — надо там самому отслужить два года.

Преподавательница от такого поворота опешила. Она закачала головой и с нескрываемым возмущением высказала:

— Да разве можно так чернить нашу армию?! Не знаю, не знаю. Не все там, возможно, и хорошо, наверное, есть и плохое, как и везде в жизни, но все огульно ругать — разве так можно?

Но тогда меня нисколько не волновало, что творится в армии. Хоть я и плелся по успеваемости в хвосте, однако это обстоятельство ничуть не мешало мне в мечтах быть академиком с мировой известностью, а вот представить себя в кирзовых сапогах и пилотке — у меня никак не хватало силы воображения.

Умом Михаилы не блистали, но с каким упорством «грызли» науки! Они были настоящим образцом прилежания и усидчивости! На первом месте у них всегда были курсовые работы, а уж потом — все остальное. И я-то был не глупее их. И что мешало мне хорошо учиться? Эх! Сейчас бы в универ! Я бы учился с утра до ночи, и по выходным и по праздникам, а девушек бы вообще не замечал! Я бы подружился с четверками, да и не исключено, что с пятерками тоже, я бы узнал, как выглядит стипендия! Каким же я был тогда дураком, что так запросто пошел в армию! До чего же был прав Иванов Сергей, когда изворачивался от военкомата всеми силами и всеми немыслимыми способами, словно уже чуял, что его здесь ожидает.

…Но вот подошло время завтрака. Я встал с постели и заковылял в столовую. До этого мне еду каждый раз приносил дневальный и будил. Там за столиками уже сидели «хворые» сержанты. Стоило им меня заметить, как они оживились:

— О-о! Кто пожаловал! Ну и силен ты поспать! Никак сын пожарника! Мы уж думали, до самого дембеля тебя не распихать! Не слабо, не слабо!

— Слушай! Как ухитрился колено надуть? Ловко получилось! Что сделал? Давай, колись!

И я рассказал им все как было. Но сержанты почему-то сразу притихли, а один, не говоря ни слова, оделся и ушел. Через полчаса ко мне примчался Каратеев и, осмотрев мою ногу, покачал головой:

— Да-а… Ну и разбарабанило… Слушай, ты это… не говори как там было. Выдумай чего-нибудь… Обещаю, как выздоровишь будешь жить как дембель. Хорошо?

— Врет, конечно, лишь бы отмазаться, — подумал я. — Он из другого взвода, ко мне никакого отношения не имеет. Да и кроме того, еще на первом осмотре я уже сказал офицеру-врачу, что на лестнице поскользнулся.

Усложнять отношения было незачем и не хотелось.

— Да ладно, чего там — в жизни всякое бывает, — согласился я. В знак того, что поняли друг друга, мы пожали руки, и Каратеев ушел.

День шел за днем. По утрам сержанты-медики внимательно осматривали колено, но, поскольку были убеждены, что ушибы на солдатах должны проходить сами собой как на собаках, то до лечения дело так и не дошло.

Тем не менее в их компетентности я не сомневался ни на секунду. Они обильно смазывали раны йодом, крепко перебинтовывали и сразу же отправляли курсантов к их ратной учебе.

В ПМП никто из курсантов подолгу не задерживался, и в этом была прямая заслуга сержантов-медиков. Особенно отличался в «умении лечить» сержант Микола — здоровенный детина высоченного роста, который видел в своих пациентах лишь неисправимых симулянтов, отлынивающих от боевой и политической подготовки. Вот и предписывал всем больным куркам сеансы интенсивной трудотерапии, заставляя подопечных ему «шлангов» бесконечно драить ПМП: мыть стены, полы, протирать пыль. Ну а уж коли Микола на пути следования встречал пациента-курка, то без всяких объяснений, с ходу бил ему в челюсть — для профилактики. После такого «медицинского обслуживания» курки уже не считали, что хуже чем в роте нигде быть не может и все больше склонялись к мысли, что дела со здоровьем у них не так уж и плохи и старались как можно быстрее опять встать в строй.

Но особенно непревзойденными доками сержанты-медики были по части лечения от ночного недержания. Разработанный ими оригинальный метод лечения был прост, надежен и давал стопроцентную гарантию.

Эта коварная болезнь неожиданно настигала некоторых курсантов уже через неделю после прибытия в учебку. Прослышав, что «ссыкунов» списывают, хитрые курки, тяжело переносящие разлуку с родным домом, иной раз замышляли дьявольский план возвращения — и «дуют под себя».

Вначале с недугом пытаются бороться традиционными способами, не прибегая к помощи медицины: стелют под больного клеенку, чтоб уберечь казенные постельные принадлежности, а уделанный матрас демонстративно вывешивают на просушку, самого же виновника выставляют при нем на охрану часовым. Когда такое случалось, сержанты непременно заворачивали свои взвода к месту сушки:

— Смирно! Равнение направо! — взвод переходит на строевой и с хохотом отдает «часовому» честь.

Если же болезнь все равно дает рецидив, то, чтобы пресечь распространение опасной эпидемии, «заболевшего» срочно отправляют в ПМП, где он и попадает в надежные руки сержантов-медиков. К лечению приступают не медля: ставят ему под кровать вместо ночного горшка двухпудовую гирю и предписывают:

— Теперь всюду ходи только с гирей. В сортир будешь ходить круглосуточно, через каждые полчаса, тоже с гирей. Увидим, что отпустишь — сразу получаешь п. дюлей.

Весь день больной таскается с двухпудовкой: строго по графику посещает туалет, после чего — обязательный доклад сержанту-медику — оправился или же не получилось. Если сержант куда запропастится, то курсанту приходится его разыскивать по всем комнатам ПМП, а то и по близлежащей территории, не расставаясь с гирей ни на секунду.

Ночью, чтобы не случилось беды, за больным строго следит дневальный. Он будит больного каждые полчаса, и тот, подцепив гирю, вновь отправляется в путь.

Максимум недельный курс давал твердый положительный результат, и выздоровевший курсант — будущий десантник — снова занимал свое место в строю как полноценный воин.

Однако у докторов из медпункта не было столь же богатого опыта лечения больных с поврежденным коленом, и через неделю меня отправили в медсанбат.

Медсанбат находился в километре от нашей части. Там раза два в день колено прогревали черными дисками, излучающими СВЧ.

Две недели все шло отлично — никаких изменений. Но потом я с ужасом стал замечать, что опухоль начала спадать, а нога понемногу сгибаться. Я понял, что становлюсь на путь неминуемого выздоровления, а в роту возвращаться не хотелось.