Урсула Дойль - Любовные письма великих людей. Женщины

Джейн Уэлш

Джейн Уэлш (Карлейль) – Томасу Карлейлю

(2 июля 1844 года, отправлено из Ливерпуля)

Право же, дорогой, Вы уже смотритесь так, словно Вы почти несчастны! Я не хочу доставлять Вам физические страдания, только нравственные, как Вы понимаете. И когда я слышу, как Вы пьете ночью кофе, я вовсе не злорадствую, а расстраиваюсь. Любопытно, насколько менее комфортно я чувствую себя без Вас, хотя это я Вас покинула, а не Вы, как это обычно бывает, оставили меня. С тех пор как я прибыла сюда, я часто думаю, как я могу даже в порыве гнева говорить о расставании с Вами навсегда. Ибо, конечно, если бы я собиралась оставить Вас сегодня на таких основаниях, то непременно вернулась бы назавтра посмотреть, как Вы восприняли это.

Жорж Санд

(1804–1876)

…чувства, связывающие нас, сочетают в себе так много, что не сравнятся ни с чем.

Жорж Санд, настоящее имя которой – Амандина Аврора Люсиль Дюпен, родилась в состоятельной французской семье, владеющей поместьем в Ноане, близ долины Эндра. В девятнадцать лет она вышла замуж за барона Казимира Дюдевана, но брак оказался несчастливым, и в двадцать семь лет она оставила барона и двоих своих детей, уехала в Париж и вошла в кружок писателей, к которому принадлежал и знаменитый критик Сент-Бев. Свой первый роман «Индиана» она опубликовала в 1832 г. под псевдонимом Жорж Санд (видоизмененное имя ее любовника и соавтора в начале творческого пути Жюля Сандо). В книге открыто критиковалась несправедливость французских брачных законов того времени и высказывались призывы обеспечить женщинам образование и равные права.

Общество шокировала страсть Жорж Санд к переодеванию в мужскую одежду, ее курение (на самом деле умеренное) и многочисленные романы. Она оказалась поразительно плодовитым автором романов, пьес и эссе, и, хотя ее образ жизни, внешность, феминистские и демократические убеждения вызывали яростное осуждение, она явно умела привлекать к себе людей.

Одним из самых известных любовников Жорж Санд был поэт Альфред де Мюссе, который был семью годами моложе ее. Он преследовал ее, признавался в любви в знаменитом письме 1833 г., когда ему было двадцать два года, а ей – двадцать девять. Жорж Санд позволила уговорить себя, и они отправились в Италию. Что произошло дальше – в точности неизвестно, но путешествие обернулось катастрофой, отношения вскоре завершились скандалом. Известно только, что и Жорж, и де Мюссе заболели (есть предположение, что недуг де Мюссе был следствием его пристрастия к абсенту, в некоторых случаях представляющему смертельную опасность), а Жорж в романтическом порыве влюбилась в их врача-венецианца Пьетро Пагелло. Этот роман завершился почти сразу, причины объясняются в приведенном ниже письме, особенно в восклицании Жорж: «…не учите мой родной язык, а я не стану искать в Вашем слова, способные выразить мои сомнения и мои опасения. Я не желаю знать, как Вы распорядитесь своей жизнью и какую роль сыграете среди своих соплеменников. Я не желаю даже знать Вашего имени».

После многочисленных авантюр Жорж Санд удалилась в фамильное поместье в Ноане, где стала вести более размеренную жизнь и часто принимала многочисленных друзей из богатого событиями прошлого. Она скончалась в возрасте семидесяти девяти лет.

Жорж Санд – Альфреду Мюссе

(15–17 апреля 1834 года)

Я была потрясена и обеспокоена, мой дорогой ангел, и не получила ни единого письма от Антонио. В Виченцу я прибыла, чтобы узнать, как ты провел эту первую ночь. Мне удалось услышать только, что ты проезжал через город утром. Таким образом, единственной весточкой, которую я получила от тебя, стали две строчки, присланные мне из Падуи, и я не знаю, что и думать. Пагелло уверял, что, будь ты болен, Антонио написал бы нам, но мне известно, что письма теряются, а иногда проводят в пути по этой стране шесть недель. Я была в отчаянии. И наконец я получила твое письмо из Женевы. О, как я благодарна тебе за него, мое дитя! Каким добрым оно было и как обрадовало меня! Правда ли, что ты не болен, что ты здоров и не страдаешь? Я все время боюсь, что из-за любви ты преувеличиваешь крепость своего здоровья. О, если бы Господь даровал его тебе и сохранил тебя, мое дорогое дитя! Это необходимо мне, как и твоя дружба. Без того или другого я не могу надеяться прожить ни единого счастливого дня.

Не верь, не верь, Альфред, что я способна быть счастливой с мыслью о том, что я потеряла твое сердце. Какая разница, любовницей я тебе была или матерью, вдохновляла ли я тебя любовью или дружбой, была ли с тобой счастлива или несчастна. В настоящий момент все это ничего не меняет в моем душевном состоянии. Я знаю, что люблю тебя, и этим все сказано. [Стерты три строчки.] Беречь тебя, хранить от всех недугов и от врагов, развлекать и радовать тебя – таковы потребности и сожаления, которые я ощущаю с тех пор, как лишилась тебя. Почему труд столь сладкий, который прежде я выполняла с такой радостью, мало-помалу пропитался горечью и наконец стал невозможным? Какой несчастный случай превратил в яд лекарства, которые я предлагала? Как вышло, что я, способная отдать всю мою кровь, лишь бы обеспечить тебе ночной отдых и покой, стала для тебя мучением, карой, злым гением? Когда меня одолевают эти ужасные воспоминания (а разве они когда-нибудь оставляют меня с миром?), я почти схожу с ума. Я орошаю подушку слезами. Я слышу, как твой голос зовет меня в ночной тиши. Кто будет звать меня теперь? Кому понадобятся мои бдения? Как мне растратить силы, которые я накопила для тебя, и теперь вижу, как они обращаются против меня? О, мое дитя, мое дитя! Насколько не нужны мне твоя нежность и прощение! Никогда не проси о них меня, никогда не говори, что скверно обошелся со мной. Откуда мне знать? Я ничего не помню, кроме того, что мы были чрезвычайно несчастны и расстались. Но я знаю, я чувствую, что мы будем любить друг друга всю жизнь, всем сердцем, всем разумом и будем стремиться священным чувством [стерто слово] обоюдно исцелиться от недугов, которые терпели ради друг друга.

Увы, нет! Это была не наша вина. Мы повиновались своей судьбе, ибо наши характеры, более порывистые, чем у многих других, не дали нам смириться с существованием заурядных любовников. Но мы рождены, чтобы знать и любить друг друга, в этом нет никаких сомнений. Если бы не твоя юность и не слабость, которую вызвали у меня однажды утром твои слезы, мы остались бы братом и сестрой…

Ты прав, наши объятия были кровосмесительными, но мы не поняли этого. Мы невинно и искренне слились в них. Но осталось ли у нас хоть одно воспоминание об этих объятиях, которое не было бы целомудренным и безгрешным? В дни лихорадки и бреда ты упрекал меня в том, что я ни разу не дала тебе почувствовать вкус радостей любви. Из-за этого я пролила немало слез, а теперь убеждена, что в этих словах есть зерно истины. Я удовлетворена тем, что эти радости были более аскетическими, более завуалированными, чем те, которые ты изведаешь в других местах. По крайней мере, в объятиях других женщин ты не станешь вспоминать обо мне. Но, оставшись один, чувствуя потребность помолиться и выплакаться, ты будешь думать о своей Жорж, своем верном товарище, своей сиделке, своем друге и не только. Ибо чувства, связывающие нас, сочетают в себе так много, что не сравнятся ни с чем. Мир никогда не поймет этого. Тем лучше. Мы любим друг друга и не обращаем на него внимания…