Борис Солоневич - Молодежь и ГПУ (Жизнь и борьба совeтской молодежи)

Пресс начинает давить

— Слушай, Солоневич, что это у тебя там с Комсомолом вышло? — недовольно поморщившись, спросил меня на каком-то собрании Военный Комиссар.

— С Комсомолом? — удивленно переспросил я. — Да, кажется, ничего особенного.

— Что-то они там скаутами, что ли, недовольны. Сходи-ка ты, брат, сам в Райком, да и договорись там толком. Да захвати с собой своего полковника в юбке — баб-начальницу. Они там чего-то и против девчонок ворчали…

На следующий день мы с княжной Лидией направились в Райком.

В небольшой комнатке в клубах табачного дыма сидели несколько активистов-комсомольцев и о чем-то горячо спорили.

— Секретарь Райкома, товарищи, сейчас здесь?

— Я — секретарь, — ответил сидевший за столом молодой чубатый паренек с энергичным лицом и папиросой в зубах. — Что нужно?

— Да вот такой же вопрос и я хотел бы вам задать, — начал я. Внезапно меня прервал знакомый голос.

— Это скаутские начальники. Помнишь, я тебе, Красников, говорил про них.

В говорившем я узнал нашего политрука.

— Ага. Знаю, знаю. Вот, что, товарищи, — серьезно начал секретарь, — мы недовольны вашей организацией. На ваших скаутов поступают жалобы за антисоветские настроения.

— Простите, т. секретарь, — спокойно прервала княжна Лидия. — Может быть, вы разрешите пока присесть?

Лицо комсомольца выразило неподдельное изумление.

— Да, садитесь, конечно. Чего там?

— А нельзя ли попросить стул? — так же вежливо сказала начальница герль.

— Стул? Да… верно. Слушай, Петька, уступи-ка место гражданке.

Петька что-то проворчал, но остался сидеть.

— Слышь-ка, Петька! — резче сказал секретарь Райкома, — тебе говорят! Дай стул. Успеешь еще насидеться. Вишь, гражданочка отдохнуть хотит.

Петька неохотно поднялся и отошел к окну. «Ишь, цаца тоже выискалась!» донеслись ворчливые слова.

Я подставил стул Лидии Константиновне, и разговор возобновился.

— Мне и Военком сказал, что вы чем-то недовольны. Вот мы и пришли выяснить эти недоразумения.

— Гм… Гм… «недоразумения», — насмешливо передразнил секретарь. — Тут не недоразумения, а настоящее искривление советской политики. Что это у вас там какая-то девчонка, дочь или там внучка расстрелянного полковника, околачивается? Разве ей место у красных скаутов?

— А почему мы ее должны выгнать?

— Да что-ж? Мы будем тратить деньги на воспитание белогвардейских щенят? Так что-ли, по вашему? — язвительно спросил комсомолец.

— Так вы-ж денег на скаутов никаких и не тратите. Это вовсе не школа.

— Да кроме того, ей и в школе разрешают учиться, — добавила княжна, бывшая преподавательницей.

— Ну, это недолго ей осталось. Что-ж, разве мы не понимаем, что яблоко от яблони недалеко падает? Какой отец, да дед — такая, верно, и дочка.

— Она там, ясно, мутит других ребят, — злобно поддакнул наш политрук. — Вот на политчасе…

— Постой, Вань. Заткнись… Так вот что, т. Солоневич и вы гражданка, не знаю, как вас звать. Позаботьтесь, чтобы таких белогвардейских сынков и дочек у вас не было.

— Вы это говорите в качестве пожелание или распоряжения?

— А хоть бы даже и в качестве распоряжения! — заносчивым, начальственным тоном ответил секретарь. — А ваше дело выполнять. На то вы и беспартийные спецы, чтобы беспрекословно выполнять партийные распоряжения!

Окружающие комсомольцы злорадно захихикали.

— Наша дружина подчинена Горвоенкомату и Всевобучу, а не Райкому Комсомола, — твердо ответил я. — Распоряжение мне будут давать мои начальники, а не вы. А насчет того, чтобы выгнать детей из отрядов — я не думаю, чтобы указанные вами причины были достаточны. Если бы дети хулиганили, вот как, скажем, комсомольцы, разрушившие наш домик, — вот тогда бы другое дело…

— А откуда вы знаете, что это комсомольцы разрушили? — вызывающе спросил политрук. — Все это вы врете, и больше ничего.

— Товарищ Кротов, — ответил я, пристально поглядев на нахального юношу. — Я вам не приятель и не друг. Я начальник дружины скаутов и председатель Крымского Олимпкома. Пожалуйста, удержитесь в пределах культурного разговора и без резкостей. Иначе мы поссоримся, и я далеко не уверен, что от этой ссоры не пострадают некоторые органы вашего тела…

— Ишь ты, напугал-то как! Видали мы… — взвился комсомолец, но секретарь резко оборвал его.

— Молчи, Ванька. Брось бузотерить… Так вы, значит, отказываетесь выбросить этих скаутов из отрядов?

— Да, и я тоже никак не согласна с этим, — вмешалась княжна Лидия. — Эти дети учатся в школе и ничего плохого не сделали… Они не отвечают за действие и политику своих родителей.

— Ах, вот как? — угрожающе начал секретарь…

— И, кроме того, — добавил я, — если кто-либо из скаутов, по мнению советской власти, является опасным или вредным, то на то есть ВЧК. Она каждого из нас в любое время может изъять… Но сами выкидывать скаутов только по вашим указаниям мы не будем.

— Ах, не будете? Так мы вас заставим! — и секретарь стукнул кулаком по столу.

— Сомневаюсь. Если вы будете настаивать, я через Горвоенкома обращусь в Райком партии и в Крымский Военкомат. Не думаю, чтобы там одобрили ваше решение…

Комсомолец исподлобья злобно взглянул на меня, видимо, чувствуя свою позицию не очень прочной.

— Ну, посмотрим… А не скажете ли вы нам, почему это на параде скаутов ваших не было?

Это обвинение было резонным. Действительно, 1 мая в этом году совпало с первым днем праздника Пасхи, и мы не участвовали в параде в такой день.

— Ну, это — простая несознательность, — небрежно ответил я. — Пережитки старых религиозных предрассудков. Тут нужна еще большая воспитательная работа…

— Так, значит, у ваших скаутов — религиозные установки? — ядовито спросил политрук.

— Ну, вы же, как политически работник, знаете, что корни религии еще крепко сидят в народе. Да и потом — старые традиции пасхальных дней…

— И потому, значит, вы решили не выходить на первомайский парад освобожденного пролетариата?

— Да не мы одни! Ведь воинские части тоже не вышли. Я читал у Ленина, что нет ничего неправильнее, как задевать религиозное чувство народа насильственными мерами…

Хотя я никогда не читал у Ленина таких фраз, но авторитет его имени подействовал на комсомольцев. Да, кроме того, действительно, парад в пасхальный день провалился, и, кроме жиденьких рядов комсомольцев, никто не явился на площадь… А ночью, во время Пасхальной Заутрени — все церкви были переполнены…