Александр Владимирский - Роксолана и Сулейман. Возлюбленные «Великолепного века» (сборник)

Положим, ребенок выжил и счастливая мать даже готова показать его отцу. Сын тут же становился шех-заде (иногда пишут «шах-заде»), то есть наследником, неважно каким по счету, а его мать получала высокий статус кадины.

Кадина уже не просто следующая ступень, это настоящее счастье. Правда, часто недолгое. Кадина уже имела апартаменты и довольно большой штат прислуги, роскошную одежду, много украшений, бесконечные подарки… Имела, даже если не просила.

Дело в том, что у мусульман вообще, а в гареме особенно остро сознается чувство равенства. Удивительно, что при этом султану, как Повелителю правоверных, позволяется то, что даже паше не позволено, а на его нарушения законов шариата смотрят сквозь пальцы. Единственное ограничение для падишаха – его собственная совесть, которая у многих крепко спала, убаюканная запрещенным вином, а еще бесконечной лестью окружающих. Если человеку с утра до вечера твердить, что ему все можно, он забудет, что существуют ограничения.

Возможно, султана Сулеймана уважали и уважают за то, что именно это – самоограничение и совесть – ему было свойственно. Иметь возможность делать все, что только капризная душа пожелает, и при том не делать не дозволенного моралью способен не каждый, за это можно уважать. Недаром народная мудрость ставит испытание медными трубами после огня и воды: их можно вынести, а вот уберечь свою душу от лести и не скатиться к вседозволенности может редко кто.

Сулейман смог. Конечно, и он был жесток, и он казнил, наказывал и убивал: например, в одном из первых походов, когда была взята крепость Родоса, приказал выпустить из нее, не тронув, всех оборонявших крепость, но казнить двоих – своего двоюродного брата и его малолетнего сына, потому что те теоретически могли претендовать на власть. А в конце жизни казнил одну из своих самых первых жен Гульфем за то, что та отказалась прийти на ночь. Не удивительно, что Гульфем отказалась: она была уже просто стара и едва ли желала демонстрировать это султану. Поплатилась жизнью.

Но все эти казни, как и многие другие, совершенные по приказу султана Сулеймана, не выходили за рамки допустимого и обычно имели хоть какое-то объяснение, а не являлись просто капризом самодура.

Кадина получала дары и имела условия в гареме точь-в-точь такие же, как другие кадины. Четыре кадины (по законам шариата, как мусульманин, султан мог иметь четырех законных жен, кадины хоть и были не вполне законные – к кадию их не водили и шумных свадеб не играли, – но жены, потому счет сохранялся), значит, четверо одинаковых апартаментов, одинаковое количество служанок, евнухов, платьев, перстней с одинаковыми камнями, браслетов, одинаковые сервизы для кофе, количество подушек на диванах и так далее. Лишняя подушка у одной могла вызвать резкий выпад другой.

И все-таки они были неравны: та, чей сын считался первым наследником трона и которая надеялась (совершенно не тайно) стать следующей валиде (матерью султана), была первой кадиной – баш-кадиной. За ней следовали вторая, третья и четвертая, порядок среди которых определяло уже отношение к ней султана или его матери, потому что сыновей часто рожали почти одновременно.

Каждая имела даирэ – свой двор – апартаменты и немалый штат прислуги. Конечно, у кадин жизнь была нелегкой, как бы ни мечтали туда попасть остальные одалиски, завидовать им стоило не всегда… Бесконечная ревность и подсчеты, кому что подарили, сколько ночей провела в спальне, как растет сын, завистливый пригляд, не появилась ли у соперницы хоть одна ранняя морщинка, ужас по поводу собственной…

Теоретически эти дамы, родив сыновей, уже не имели прав на ночь в спальне султана, потому непонятно, как кто-то мог продать свою очередь или вырвать волосы сопернице из ревности, столь ярко продемонстрированные в фильме. Непонятна и вообще очередность посещения кадин султаном – ведь кадина могла родить еще одного сына? Жесткий закон «Одна наложница – один сын» вовсе не был капризом жесткого султана Мехмеда Фатиха. Именно он когда-то озаботился наследованием власти в империи и постарался узаконить эту систему, даже одобрение имамов своей жестокости получил.

Одна наложница – один сын потому, что, во-первых, мать отправится со своим сыном в санджак (провинцию), чтобы приглядывать за ним, пока юноша будет проходить сложную науку управления. Конечно, вместе с принцем отправлялись многочисленные чиновники и опытные наставники, но его гарем организовывала и управляла этим царством мать. Если вдруг шех-заде становился султаном, то его гарем и его двор становились основой стамбульского двора.

Повзрослевшие сыновья и их мамаши были для султана настоящей головной болью и угрозой, потому что у сыновей могло появиться желание сесть на трон, ускорив смерть отца. Далеко не всегда следующим султаном становился старший сын предыдущего, бывало, наследники устраивали свару меж собой и просто сбрасывали с трона папашу (так стал султаном отец Сулеймана Селим I). За власть безжалостно боролись сыновья разных матерей, которые с молоком кормилицы впитали понятие вражды внутри клана.

А если бы это были сыновья одной женщины? Как ей разрывать сердце в сыновней сваре?

Мало того, предвидя возможные гражданские войны из-за соперничества братьев за власть, Мехмед Фатих ввел еще одно страшное правило: пришедший к власти султан имел право убить всех лиц мужского пола, независимо от родства, которые кроме него самого могли претендовать на власть. Об этом уже упоминалось.

Каково было бы матери видеть, что один сын убивает остальных?

Вот и отводилось им право иметь только одного сына, а дочерей – сколько угодно. Получалось, что кадина могла рожать одну за другой дочерей, потом родить сына и быть счастливой. Но едва ли султан обратил бы внимание на ту, у которой уже две дочери: может, она неспособна произвести на свет сына?

Самым тяжелым ударом для таких жен была потеря сына. Сколько бы принцесс ни топало ножками по коридорам гарема, смерть мальчика лишала кадину ее привилегий. Конечно, султан мог сжалиться над любимой женой и снова взять ее на ложе в надежде, что та произведет на свет наследника. Особенно тяжело было терять сына баш-кадине, которая имела мало шансов задержаться в кадинах, но могла скатиться в служанки.

В связи с этим не очень понятно поведение в фильме Махидевран. Это не ее сыновья умерли во время чумы, напротив, от смерти старших принцев Махидевран только выиграла: именно ее сын Мустафа, третий у Сулеймана, вдруг стал первым наследником престола, а она сама баш-кадиной и будущей валиде. Не плакать ей надо бы, а радоваться трагедии во дворце.