Религиозные мотивы в русской поэзии - Борис Николаевич Ширяев
Долой, долой монахов,
Долой, долой попов!
На небо мы взберемся,
Разгоним всех богов.
Оскверняются и разрушаются храмы Господни, варварски уничтожаются бесценные древние иконы и, что ужаснее всего, овладевшая Россией сатанинская власть всеми ставшими доступными ей средствами и силами стремится вытравить в сердцах новых поколений не только само Слово Христово, но даже память о Нем. Само имя Искупителя ставится под запрет. Казалось бы, черная тьма окончательно овладела Святою Русью, и не брезжит ни откуда луч просвета…
Но угасает ли совесть в сердцах русских поэтов того времени? Умолкают ли в них созвучия покаянной арфы?
Ответа на этот вопрос мы поищем в творчестве самого популярного поэта того времени, кумира всей русской молодежи первого десятилетия революции, голос которого и теперь заставляет трепетать сердца уже новых, народившихся и воспитавшихся в дальнейшем поколений русских людей. Спросим Сергея Есенина[107], и он ответит нам своей покаянной предсмертной поэмой «Черный человек», страшным, потрясающим выкриком обугленного страданием, спаленного сердца.
Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль.
То ли ветер свистит
Над пустым и безлюдным полем,
То ль, как рощу в сентябрь,
Осыпает мозги алкоголь.
Голова моя машет ушами,
Как крыльями птица.
Ей на шее ноги
Маячить больше невмочь.
Черный человек,
Черный, черный,
Черный человек
На кровать ко мне садится,
Черный человек
Спать не дает мне всю ночь.
Черный человек
Водит пальцем по мерзкой книге
И, гнусавя надо мной,
Как над усопшим монах,
Читает мне жизнь
Какого-то прохвоста и забулдыги,
Нагоняя на душу тоску и страх.
Черный человек
Черный, черный… <…>
Ночь морозная…
Тих покой перекрестка.
Я один у окошка,
Ни гостя, ни друга не жду.
Вся равнина покрыта
Сыпучей и мягкой известкой,
И деревья, как всадники,
Съехались в нашем саду.
Где-то плачет
Ночная зловещая птица.
Деревянные всадники
Сеют копытливый стук.
Вот опять этот черный
На кресло мое садится,
Приподняв свой цилиндр
И откинув небрежно сюртук. <…>
«Черный человек!
Ты прескверный гость!
Это слава давно
Про тебя разносится».
Я взбешен, разъярен,
И летит моя трость
Прямо к морде его,
В переносицу…
Совесть неугасима в человеческой душе. Она тоже дар Божий. Она – предостережение от наползающего на сердце зла. Глубоко грешный в своей земной жизни Сергей Александрович Есенин, не устоявший в ней против окружавших его суетных соблазнов, вопреки их тлетворному влиянию сохранил совесть, эту последнюю искру Божию в своей душе, сохранил ее вместе с верой в «Светлого Спаса и Пречистую Матерь Его». Именно в силу этой сохранности веры в глубинах своей загаженной извне души он молит в своих предсмертных стихах:
И за все за грехи мои тяжкие,
За неверие в благодать
Положи меня в белой рубашке
Под иконами умирать.
Господь не даровал ему такой христианской кончины. Страшною, постыдною смертью закончил свой жизненный путь последний поэт крестьянской Руси, последний василек на скошенной ржаной ниве.
Сергей Есенин не только происходил из крестьянской семьи Рязанской губернии, но и был воспитан, выращен в крестьянской семье в духе и заветах патриархального мужицкого быта. А ведь эта крестьянская патриархальность неразрывна с именем Господним. Отсюда и вся поэзия Есенина, несмотря на ее порою даже кощунственные оттенки, неотделима от имени Христова, от образа Пречистой Матери Его, от облика Скорого Помощника, Спасителя на водах, Николы Милостивого, Николы Угодника, от чисто русских праздников – Радуницы, Покрова… Окружавшая мальчика природа неразрывно ассоциируется в его сердце с религиозными представлениями: спелые гроздья багряной калины кажутся ему святыми язвами на теле Христовом; заступница Царица Небесная лелеет и охраняет не только детские души, но и скот, рожденный на крестьянских дворах:
Не потому ль в березовых
Кустах поет сверчок,
О том, как ликом розовым
Окапал рожь восток,
О том, как Богородица,
Накинув синий плат,
У облачной околицы
Скликает в рай телят?
Грубо? Примитивно? Не отвечает требованиям утонченного вкуса, написано по-мужицки? Но не забудем того, что поэт Сергей Есенин – плоть от плоти, кость от кости русского мужика. Дар Божий – его поэтический талант позволяет ему выражать свои чувства в гармоничных созвучиях, но воспринимает он эти чувства по-крестьянски, по-мужицки, с полей, из лесной тиши, с залитых солнцем лугов из милости Божией хлеборобу-крестьянину.
Потому же и сам Заступник Святой Руси епископ Мир Ликийских видится ему не в грозном облике воина Христова, победителя еретика Ария, но в нищем виде странника и богомольца за землю русскую, за ее страждущий народ, бродящего по пустынным дорогам, дебрям и весям Святой, нищей, страждущей Руси. Таким рисует его Сергей Есенин в своей небольшой поэме «Микола». Именно Микола, а не Никола и не Николай.
В шапке облачного скола,
В лапоточках, словно тень,
Ходит Милостник Микола
Между сел и деревень.
На плечах его котомка,
Стягловица в две тесьмы;
Он идет, поет негромко
Иорданские псалмы.
Злые скорби, злое горе,
Даль холодная впила,
Загораются, как зори,
В синем небе купола.
Наклонивши лик свой кроткий,
Дремлет ряд плакучих ив,
И, как шелковые четки,
Веток бисерный извив.
Ходит ласковый угодник,
Пот елейный льет с лица.
– Ой ты, лес мой хороводник,
Прибаюкай пришлеца! —
Ходит странник по дорогам,
Где зовут его в беде,
И с земли гуторит с Богом
В белой туче-бороде.
Говорит Господь с Престола,
Приоткрыв окно за рай:
О мой верный раб Микола,
Обойди ты русский край.
Защити там в черных бедах
Скорбью вытерзанный люд,
