Софья Толстая - Мой муж Лев Толстой

Потом пришел В. Маклаков, и мы с ним философствовали о счастье. Вчера с Соней Мамоновой и сегодня с Маклаковым пришли к одному и тому же: счастье случайно и его мало; надо брать его, когда оно есть, благодарить судьбу за те малые мгновения этого счастья, не искать вернуть его, не скорбеть о нем, жить дальше, вперед, и даже в той будничной жизни с ее невзгодами находить удовлетворение, которое вполне возможно, если совесть спокойна, если живешь для дела, для людей, не делаешь ничего стыдного или безнравственного, не принужден раскаиваться.

Еще есть счастье – это самосовершенствование, это движение к религиозному и нравственному идеалу. Но я не люблю заглядывать в себя, я люблю людей и не люблю себя, и потому мне это тяжело.

Был П.И. Бартенев, принес мне книгу, письма моего прадеда, графа Завадовского, которого он мне очень хвалит. Интересный этот ходячий архив – Петр Иваныч Бартенев. Всех на свете знает, знает все родословные, все придворные интриги всех русских царствований, все гербы, родство, именья и т. п.

23-го Трубецкой кончил бюст Льва Николаевича. Он очень хорош. Вечером мы выехали с Л.Н. в Гриневку. Нас провожали: Дунаев, Маслов, моя Саша и Соня Колокольцова. Ехали мы в купе I класса; очень было тесно везде. Дорогой вечером разогревала Л.Н. овсянку, которую взяла с собой совсем сваренную. Он захотел сам возиться, схватил горячую крышку кастрюли и обжег три пальца. Я предложила воды, чтоб облегчить боль, он упрямо отказал. Тогда я молча все-таки принесла кружечку воды, и когда он опустил в нее пальцы, ему сразу стало легче. Все-таки ночь от этого спал плохо.

В Гриневке нас встретили верхами сыновья Илья и Андрюша и пешком внуки – Анночка и Миша. Очень было весело их видеть и приехать в деревню. Л.Н. тотчас же приступил к делу: стал объезжать деревни и исследовать, где голод. Хуже всего в Никольском, и еще к Мценскому уезду. Хлеб едят раз в день, и то не досыта. Скотина или продана, или съедена, или страшно худа. Болезней нет. Л.Н. устраивает столовые. Посылали в Орел Андрюшу узнавать цены хлеба. Много гуляли в Гриневке; я читала с Анночкой по-французски, шила мальчикам, смотрела за всеми четырьмя детьми, красила, рисовала с ними; присматривала за тем, чтоб плохой повар не слишком дурно готовил Льву Николаевичу. Но хозяйство у Ильи и Сони очень скудно и плохо; мне все равно, но я боюсь, что желудок Льва Николаевича не вынесет плохой пищи и он захворает.

Илья мне не понравился дома. Детьми совсем не занимается; с народом не добр; ничего серьезного не делает, любит только лошадей. Соня же с народом добра, лечит их, хлопочет, чтоб их прокормить, дает муки и крупы детям и бабам.

Были у Сережи сына в Никольском. Сережа много музыкой занимается и сочинил прекрасный романс, который спела Соня очень мило своим молодым, симпатичным голосом.

Расположение духа Л.Н. было не радостно. Что-то унылое, подавленное и недоговоренное было в наших отношениях, и это меня очень огорчало. Более внимательной и кроткой, как я была с Л.Н. все последнее время, нельзя быть.

И так жаль мне было его оставлять в Гриневке. Но, может быть, лучше на время расстаться!

Заезжала я в Ясную Поляну и пришла после Гриневки в восторг от природы и местности ясно-полянской. Бегала по саду, в лес, рвала медунички в Чепыже, сажала деревца в саду и цветы на грядки; убирала в доме, приготовляла комнату для приезда Льва Николаевича.

28-го, вчера, был там первый гром и куковала кукушка. Деревья чуть зеленеют; везде веселая, напряженная работа; сеют огород, окапывают яблони, чистят сады. Дора и Лева дружны и счастливы. Она – прекрасная женщина, уравновешенная и культурная. Тоже копаются в своем, вновь разведенном, садике, красят дом, готовятся к ее родам и к приезду родителей.

Сегодня утром вернулась в Москву и… грустно тут. Приехал Сергей Николаевич с дочерью Машей. Левочка будет жалеть, что не видал брата.

Вчера не писала, бессодержательна жизнь. Сегодня с утра пришел гимназист I гимназии Веселкин и принес собранные его товарищами 18 р. 50 к. денег. Трогательны до слез эти пожертвования в пользу голодающих юными душами или бедными людьми. Потом вдова Брашнина принесла 203 р., а еще прислала мне из Цюриха одна Коптева 200 р. Все это перешлю Льву Николаевичу.

Сегодня получила письмо от Сони, которая меня извещает о том, что Л.Н. здоров, продолжает обходить и объезжать нуждающихся и бодр; но от него я еще не получила ни слова. Все мое горячее к нему отношение опять начинает остывать; я ему два письма написала, полные такой искренней любви к нему и желания этого духовного сближения; а он вше ни слова!

В саду сегодня вечером пили чай, собралось много гостей: Колокольцовы, Маклаковы, Аристов, Дунаев, наши Оболенские и Толстые, Горбуновы, Бутенев, Саша Берс, Марья Алекс. Шмидт и С.И. Танеев. Молодежь бегала по саду, визжали, гнилушки светящиеся там нашли; разговор о любви и хохот Маруси и С.И. Все это томительно, шумно, ничтожно. Невольно думала о серьезной жизни в Гриневке с воспитанием детей, помощью голодным, посевами, хозяйством и т. д. Потом в Ясной с весенними работами, спокойной, величественной весенней природой и интересом рождения нового ребенка у Доры.

Уехала сегодня m-lle Aubert, ее жалко, но не очень, такая она была бедная, бессодержательная натура!

Была в Петровско-Разумовском, видела маленького сына Мани и Сережи и очень взволновалась. Очень милое выражение глаз у этого ребеночка. – В Петровско-Разумовском застала пикник разных светских знакомых, и Саша огорчилась, что ее не позвали. Мы гуляли по саду и лесу. Обедала у старой тетеньки Шидловской, ей 77 лет, и она очень бодра. Вечер у Колокольцовых. Какой трагизм в материнстве! Эта нежность к маленьким (как я видела сегодня в Мане к ее сыну), потом это напряженное внимание и уход, чтоб вырастить здоровых детей; потом старание образовать их, горе, волнение, когда видишь их лень и пустое, бездельное будущее, – и потом отчуждение, упреки, грубость со стороны детей и какое-то отчаяние, что вся жизнь, вся молодость, все труды напрасны.

Получаю часто письма от Л.Н. Он, по крайней мере, теперь хоть несколько сот голодных прокормит. А то грех ему непростительный, что детей своих забросил.

Получила сегодня два письма от Л.Н. Он бодр и здоров, слава Богу. Пишет, что открыл восемь столовых и что денег больше нет. Всегда мне казалось, что если одного, двух прокормить – и то хорошо, а не только несколько сот человек. А сегодня показалось так ничтожно девять столовых перед миллионами бедняков. – Пожертвований мы не вызывали, Л.Н. уже не по силам много работать; а если б вызвать – денег нам дали бы много.