Карла дель Понте - Охота. Я и военные преступники

Посещение места эксгумации не произвело на меня особого эмоционального впечатления. По крайней мере, я этого не заметила. Зловоние оставило неприятный привкус во рту. Кости и зубы, видневшиеся за сгнившей плотью, были ужасны. Но для меня это тело было всего лишь вещественным доказательством, еще одним компонентом базы данных для обвинения против Слободана Милошевича и всех тех, кого обвиняли в военных преступлениях в Косово. Я могла стоять здесь целый день, вдыхая трупное зловоние, точно так же, как австрийские эксперты, и могла вернуться туда даже в самый жаркий июльский день. Это была моя работа. Я подавляла страх и ужас, жившие в моем подсознании. Но все же при виде одного из потомков старика, останки которого исследовали на столе эксперты, я вздрогнула. Его звали Якуб Бериша. Я взяла его за руку, посмотрела на него… Не помню, что я сказала… Одного лишь рукопожатия было достаточно, чтобы почувствовать всю глубину его утраты и его веру в то, что трибунал постарается осуществить правосудие — настоящее, а не то, какое на протяжении многих лет творилось в Косово.

Особенно сильно в годы войны пострадал город Сараево. Здесь жили мусульмане, сербы, хорваты и тысячи людей, рожденных в смешанных браках. Война для Сараево началась в марте 1992 года и продолжалась почти четыре года. Конец ей положило Дейтонское мирное соглашение, подписанное в конце 1995 года. Следующим летом в Боснии и Герцеговине прошли выборы, и к власти пришли мусульманские, сербские и хорватские националисты, в том числе и те мужчины и женщины, которые привели эту страну к войне. Националисты получили полный контроль над федеральным правительством и правительствами двумя республик: Республики Сербской (сербского национального образования) и мусульмано-хорватской Федерации Боснии и Герцеговины. Абсурдность ситуации, сложившейся в Боснии после Дейтонского соглашения, стала ясна мне во время первой же встречи в Сараево, которая проходила в понедельник, 1 ноября. Выходные я провела, отдыхая в Лугано. Через два дня я встретилась с членами коллегиального Президиума Боснии и Герцеговины — мусульманином, сербом и хорватом. Каждый потребовал принести ему кофе, приготовленный по особому рецепту. Мы встретились в гостиной президентского дворца в центре Сараево — в той же комнате, где долгие годы переговорщики и дипломаты пытались положить конец кровопролитию. Я узнала только мусульманского лидера Боснии военного времени Алию Изетбеговича и сразу подумала о том, что следователи трибунала изучали его деятельность в годы войны. Изетбегович поприветствовал меня, коротко сказал о готовности оказывать поддержку трибуналу, разумеется, без каких-либо препятствий и ограничений. Затем слово взял серб, Живко Радишич. Он спросил, использует ли трибунал секретные обвинения. (Эти обвинения особенно беспокоили тех, кто был виновен в военных преступлениях, потому что им приходилось день и ночь терзаться страхом, не раздастся ли зловещий стук в их дверь.) Радишич критиковал медлительность судебной процедуры, в чем я была с ним полностью согласна. Он призвал тщательнее расследовать военные преступления в Косово. Я ломала голову над тем, кто стоит за Радишевичем. Обвиненный глава государства Милошевич? Скрывающийся от правосудия Караджич? Или другие члены мафии, управляющей Сербской демократической партией Караджича?

Во время моего визита обязанности президента коллегиального Президиума Боснии и Герцеговины исполнял хорват Анте Елавич. Даже я, из всех присутствующих имевшая самое слабое представление о балканской политике, понимала, что «серым кардиналом» здесь был президент Хорватии Франьо Туджман. Как я и ожидала, Елавич стал говорить не от имени Боснии и Герцеговины, а от имени боснийских хорватов. Естественно, он тоже пообещал полное сотрудничество с трибуналом. Елавич являл собой живое воплощение проблем, с которыми я столкнулась, когда обратилась к боснийским властям с просьбой способствовать прокурорскому расследованию. В тот самый момент, когда я общалась с Елавичем, мои следователи и аналитики собирали информацию для предъявления ему обвинений. Елавич был полковником армии боснийских хорватов, называемой Хорватским советом обороны. Эти подразделения подчинялась армии Хорватской республики, которая по приказу Туджмана вошла в Боснию с тем, чтобы расширить территорию независимой Хорватии. Не чужда Елавичу и коррупция. Он был назначен заместителем руководителя министерства обороны в Хорватском совете обороны по вопросам материально-технического обеспечения. Во время войны он выплачивал содержание армии боснийских хорватов и занимался переводом денег с хорватских правительственных счетов на счета Хорватского совета обороны. Впоследствии Елавич был арестован по обвинению в коррупции, признан виновным и осужден на десять лет тюрьмы. Ему удалось бежать в Хорватию, где его следы затерялись.

Несколько минут Елавич бомбардировал меня весьма позитивными словами — «гармония», «многонациональное общество», «восстановление» и «примирение», а потом перешел к разговору о тревогах хорватского «сообщества» — так называли хорватов Герцеговины, которые в январе 1993 года начали войну против боснийских мусульман. «По оценкам ЦРУ, — сказал он, — хорватами было совершено всего десять процентов преступлений, имевших место в Боснии и Герцеговине, однако, 50 % тех, кто был арестован трибуналом, являются именно хорватами. Среди арестованных Дарио Кордич и Тихомир Блашкич — два лидера хорватского народа…» Этих людей Международный трибунал обвинил в массовом убийстве мусульман в деревне Ахмичи в апреле 1993 года. «Хорватский народ, — продолжал Елавич, — не понимает, почему внимание обращено только на Ахмичи? Почему никто не рассматривает военных преступлений, совершенных против хорватов?»

Подобная демагогия всегда становится тяжелым испытанием для моего терпения. Поблагодарив членов Президиума, я сказала Елачиву «Не стоит манипулировать цифрами». Хотя не было необходимости напоминать ему и всем остальным об обязательствах Боснии и Герцеговины по сотрудничеству с трибуналом, я все же заметила, что до тех пор, пока правовая система Боснии и Герцеговины не докажет свою эффективность и независимость от политического влияния, расследовать и выносить приговоры по делам, связанным с военными преступлениями, будет Международный трибунал. «В будущем, — сказала я, — мы, конечно, начнем сотрудничать с местными правоохранительными органами. Но не сейчас…»

Поскольку Елавич был президентом Президиума, он и завершил нашу встречу. Я чувствовала, чем все закончится. Елавич пообещал всячески сотрудничать с трибуналом. Он настаивал на том, что вовсе не собирался манипулировать цифрами, а просто хотел указать на «равную ответственность». Это была тщетная попытка спасти лицо. Я знала, что сербские и хорватские лидеры неоднократно прибегали к подобным приемам, пытаясь убедить лидеров других стран, дипломатов и журналистов в том, что мусульмане ответственны за насилие в той же степени, что и сербы и хорваты. Я знала и то, что лидеры боснийских сербов и хорватов будут изо всех сил преуменьшать значение Международного трибунала и препятствовать его работе. Сербские и хорватские СМИ всячески порочили работу трибунала, искажали факты и представляли международный юридический институт как воплощение зла. Сербы же и хорваты, которым были предъявлены обвинения, представали на страницах газет рыцарями в сверкающих доспехах, подвергающимися несправедливым преследованиям.