Юрий Власов - Справедливость силы

Я задыхался, пытаясь вырваться к читателю, и разбивался о незримую стену. Любая из моих немногочисленных книг – это мучительнейшее, надрывное протаскивание каждого слова. Я не испытывал радости: книга выходила оскопленной, изуродованной. Но даже эти книги-калеки издавались с великим трудом. Не будь "Особого района Китая" (эта книга несколько раз переиздавалась), жить мне последние одиннадцать лет было бы не на что, а впереди теснились годы тяжких болезней. Спортивную стипендию я потерял, едва прекратив выступления,– сразу, без промедления, да еще с постыднейшими оскорблениями, публичной процедурой поношения. За все сквитались…

Я писал, а книги гибли, не пробиваясь к читателю. Подобное душевное состояние никак нельзя назвать естественным. Совершенно отсутствовали удовлетворение и радость, было насильственное равновесие, принудительное приведение всех чувств к согласованности. И эти постоянные спутники: тревога, напряжение, временами страх… Как результат – резкое ухудшение здоровья в 1978 году. К этому физическому развалу издержки большого спорта не имели никакого отношения. Операции на позвоночнике случились и того позже, настолько внезапно, что можно сказать – грянули.

К 1979 году я был живой труп. И лишь мысль-протрезвление (я погибну, уступив злу, тому самому, против которого пытаюсь подняться своими книгами) переродила меня. Это был сложный, долгий, но неудержимый процесс обновления. Я пересмотрел все основы отношения к злу, месту человека в обществе, создав новую для себя систему поведения. Это дало возможность организовать борьбу за возрождение здоровья, возродить его, пережить мощные удары судьбы и не потерять литературу, а обратиться к ней сильным и уверенным в себе и правоте дела.

Справедливость силы…

За познание я заплатил физическим распадом, равным гибели. Не только работать – жить уже было невмоготу.

"Иногда мне казалось: лучше быть кирпичом, чем человеком. Кирпич всегда среди себе подобных, он выполняет свое назначение и не чувствует ровно ничего. Стоит зимой и летом, не страдает от жары, не страдает от холода, и никто не терзает его…> Добавлю: и его никто не может предать – ни друзья, ни близкие. Никто!.. Признаться, существенное достоинство.

Ни одно сколько-нибудь значительное дело невозможно без обеспечения, так сказать, с тыла. Без крепкой семьи, любви и преданности родных людей сложно держать шаг к цели и не задохнуться.

Меня никогда, ни в каких обстоятельствах не сдерживали – речь идет о годах в большом спорте. Даже тогда, когда я брел по черте предельного риска (увы, не только в спорте). За мной холодно, с любопытством наблюдали: выживу или свалюсь.

Не свалился.

Я ощущал фальшь, пустоту, но понять – откуда – не мог.

Верно, можно предать человека, но дело? Оно ведь не только в нас. Что наши жизни на пути к цели, которая свята?!

Именно ради этого я жил, и прочее не имело значения: достаток, успех, болезни… Впрочем, я так окреп – болезни отпадали одна за другой. Как солнечны слова Стивенсона – автора славной книги "Остров сокровищ": "Но мне по-прежнему знакома радость. Радость, имеющая тысячи лиц".

Все верно, ведь конец – это всегда начало. Именно так: конец – начало новой жизни. Умей терять, умей не бояться всех и любых начал новой жизни.

А после, как бы в подкрепление и в награду, наступило время и для свободного слова. Гласность…

Сколько же раз я разматывал прошлое, приглядывался к разорванным нитям когда-то полнокровных живых связей. Нет, не жалел о прошлом – каким другим оно могло быть в те годы… Старался держать верный шаг – вот и весь я. Случалось, спотыкался, оступался, но шаг держал, не изменял смыслу движения, наращивал убежденность.

Нить за нитью перебирал оборванные, иссохшие, уже почти чужие связи. Нет в них искренности, а главное – единомыслия. Чем упорнее я шел, тем более одиноким становился. Нити отношений истлевали и рвались.

Раздумывая о спорте, испытывал горечь. Я не посторонний спорту. Я вложил в него не только любовь – поставил на ребро жизнь… А сколько сделал для раскрепощения спорта! Первым в стране стал писать о нем как о профессии опасной и тяжкой. Тогда это была совершенно недозволенная тема. Ярлык пришлепывали в момент – и уже вся жизнь наперекос. Писал о том, что было абсолютно неведомо обществу: об изнанке и подноготной рекордов, олимпийских побед, славы… Тогда, на исходе 50-х и в начале 60-х годов, я выступил против неуважения к спортивному труду, отношения к спортсменам как людям второго сорта, неспособным в силу умственной ограниченности ни к какой иной работе, кроме самой примитивной – мускульной. Я говорил о необходимости страхования этого труда, пенсионного обеспечения. Коли существует большой спорт – пусть относятся к нему как миру, где люди сгорают и разрушают себя в считанные годы. Я вступал в конфликт с чиновничеством, сосущим спорт, то бишь жизни людей.

А скольким же ребятам я просто помог!

И никогда ни слова признательности – стена отчуждения. И если бы только отчуждения – ожидание нового удара, все оттуда же – из сверкающего мира спорта.

Я достаточно закален. Не жил с этим ощущением обиды, оно постепенно исчезало. Его нет во мне и не было как постоянного живого чувства, определяющего поведение.

Разве можно жить, травя себя злом, тем более требуя от него справедливости?.. Надо идти. Остальное не имеет значения. Для людей, но не для крыс.

Как же кусаются крысы! Такая крыса нередко может выступать почти в твоем обличье – и лгать на тебя, желать твоей гибели, подталкивать к ней. Ведь у крыс высшая ценность – квадратные метры площади, вещи,– словом, имущество.

И они кусают!

Господи, как же трудно заживают раны!

И как трудно устоять!

И как тогда зловеще одиночество!

И все равно – идти. И навсегда избавиться от такой химеры, как благодарность тебе. Ее не бывает. От осознания этого только выиграешь. Всегда ждать нового испытания. Лишь в этом случае жизнь не свалит, будешь идти.

Нет людей. Понимаете крик тысячедневных мук?

Душа не хочет немая идти, а сказать кому?

Со временем во мне сложилось убеждение – есть гордость избранного пути. Ничто не имеет значения: ни оскорбления, ни глумление, ни клевета, ни даже измена родных, ни извращение ими смысла твоего дела и предание его публичному осмеянию. Шаг ни на мгновение не ослабевает…

Ошибки, падения, горе, катастрофы…

Сколько раз движение вело в глухой тупик, а жизнь ради этого движения превращалась в глухое замкнутое пространство! Сколько же раз приходилось все начинать сызнова! И это все из того же принципа – ждать нового испытания, в рост встречать – и продолжать идти, и не бояться крушений.