Сергей Козлов - Спецназ ГРУ: Пятьдесят лет истории, двадцать лет войны...

Правда это уже другой тактический прием, часто применяемый нашей офицерской разведывательной группой специального назначения, действовавшей в Таджикистане с октября 1992 по август 1993 года. Суть его заключается в разведке противника способом вызова огня на себя, или как мы его называли «на живца». В вечернее или ночное время, приблизившись к передовым огневым позициям противника на минимально-безопасное расстояние от ста и более метров, два-три человека рассредоточивались по фронту на тридцать-пятьдесят метров. В тылу оставалась группа обеспечения из числа боевиков народного фронта, а позже военнослужащих бригады осназ МВД Таджикистана. Затем один из нас, скрутив заранее с АКС-74 дульный тормоз-компенсатор поскольку диаметр пламени при стрельбе без него составляет около тридцати сантиметров, открывал по противнику огонь длинными очередями, находясь в каком-либо укрытии. Выпустив в сторону противника несколько очередей, он менял огневую позицию для того чтобы избежать ответного огня из РПГ-7 или подствольного гранатомета. Редко, когда противник, если такой оказывался на позициях, удерживался от соблазна открыть ответный «прицельный огонь», причем чаще всего из всех, а не только дежурных огневых средств. В зависимости от задачи мы либо вскрывали оборону противника, выясняя где, что и сколько, либо открывали прицельный огонь, используя бесшумное или обычное оружие. Чаще всего делали, и то, и другое.

В том же Роминском укрепрайоне (УР) днем мы частенько вели дуэли-провокации. Один вызвал огня на себя огнем РПК, а другой открывал огонь на поражение из снайперской винтовки Мосина.

Вероятностью поражения противника огнем снайперской винтовки, была невысокой из-за большого расстояния до цели (около 1000 м). Но такие дуэли позволили нам в комплексе с другими разведывательными мероприятиями вскрыть более 90% переднего края обороны противника, перенести цели на аэрофоноснимок и реализовать разведданные истребителями-бомбардировщиками Су-17, Су-24 и МиГ-29.

Как показала Чеченская военная компания – игнорирование боевого опыта в ходе боевой подготовки войск, слабая одиночная подготовка солдат, а также недостаточная слаженность мелких подразделений неотвратимо ведут к потерям. Не помню, кто конкретно мне сказал, но с лейтенантских лет в Афганистане я запомнил одно правило. Пятьдесят процентов сохранения жизни на войне зависит от одиночной подготовки, еще двадцать пять процентов зависит от твоих командиров (куда пошлют, как скомандуют, как обеспечат и т. д.), ну и двадцать пять процентов от Его Величества Случая.

Всякий желающий испытать себя на прочность в бою, должен запомнить это правило. И еще одно пожелание – больше разумной импровизации.

С. Козлов

Осторожность – мать героизма

О страхе на войне и его преодолении написано немало, в частности, что это нормально и что не боится только полный дурак… Безусловно, психически нормальный человек должен в силу инстинкта самосохранения избегать опасности, в том числе на войне, либо стремиться максимально снизить риск для жизни и здоровья, а если он – командир, то не только для собственных. Однако я бы внес уточнение. Хорошо……… военный – профессионал – должен опасаться, но не бояться боя. Разница в том, что, опасаясь, он осознанно идет на столкновение, ищет его, при этом в полной мере понимает, что пули у противника не из пластилина, поэтому старается сделать себя и свое подразделение наименее уязвимым. Знание степени риска позволяет действовать продуманно и грамотно. Незнание рождает страх и даже панику.

У страха глаза велики

Мне неоднократно доводилось сталкиваться с людьми, войны как таковой не хлебнувшими, но вспоминавшими ее с ужасом. Было это в Афгане, спустя несколько лет (как и следовало ожидать, говорили все с большим пафосом). В таком поведении ничего удивительного нет. Ведь страшна не столько конкретная опасность, сколько неизвестность, с которой сталкивается человек, попадая впервые в район боевых действий. Именно на начальном этапе фронтовой службы боязнь неведомой войны можно охарактеризовать как страх. В этот период он обладает способностью порождать новый страх, а слухи (чем неправдоподобнее, тем хуже) укрепляют его. Человек запугивает сам себя, и только реальность боевых действий может освободить его.

Примером самозапугивания служит история об изменении поведения офицеров нашего отряда при входе в ДРА в 1984 году.

Отряд был сформирован еще в 1980 году, в начале 1984-го доукомплектован офицерами 12-й бригады спецназначения и других частей. То есть офицерский, да и в основном солдатский и сержантский коллектив был сколочен еще в Союзе. Офицеры знали друг друга давно. По дороге на Кушку среди них наблюдалась некая бравада: вот, мол, на войну едем! Как в любом коллективе, у нас были люди чуть получше и чуть похуже, но в целом большой разницы до перехода границы не наблюдалось. Утром 10 февраля мы пересекли мост через Кушку и оказались в Афганистане. Здесь была такая же земля, так же сыро и промозгло, такой же туман, но… мы вдруг стали другими. Катализатором этого превращения был страх. Одни мобилизовали опыт и знания и готовились противостоять врагу, другие же оказались готовы спрятаться за чужие, в том числе и солдатские спины. Сознание того, что здесь идет настоящая война, заставило нас изменить поведение, хотя еще не прозвучало ни единого выстрела, а врага не было и в помине.

Другой случай произошел спустя два года. Есть в штатном расписании отдельного отряда должность аптекаря. Исполняет ее прапорщик. Не помню фамилию нашею аптекаря, помню только, что знали его Игорь. Он ни разу не выезжал из расположения части не только на боевые действия, но, по-моему, даже в колонне нашей автороты, частенько мотавшейся на Кушку. Ни в чем плохом этот человек никогда не был замечен в течение двух лет. Отслужил, честно исполняя свою должность, и уже ждал «заменщика». И «заменщик» прибыл, но оказалось, что ВУС приехавшего прапорщика соответствует должности старшины роты, а никак не аптекаря. Казалось бы, ничего страшного: не этот, так другой приедет. Но что стало с Игорем! Он закатил истерику, кричал, валялся в пыли. Нам, боевым офицерам, это было дико, Игорь ничем не рисковал, оставаясь еще максимум на месяц в Афгане, но плакал и кричал взрослый мужик так, словно ему предстояло участвовать во всех мыслимых и немыслимых боевых выходах. Он себя запугал, видимо, уже давно, но честно держался два года, узнав же о продлении срока службы в Афгане на какой-то мизер, не выдержал и сломался. Ни с одним из наших боевых офицеров подобного не случалось, хотя многие прослужили в Афгане по нескольку месяцев. Просто война не была для нас тем страхом, который создал в своем воображении наш аптекарь.