ЮРИЙ НАГИБИН - ДНЕВНИК

– А как Валин внук?

– Ванька-то?… Шикарно! Учится в МГИМО. Астма у него жуткая и… этова… сердце пошаливает. Такой молодой?… А нешто молодые не болеют? Молодые сейчас самые больные. А я, знаешь, работать пошел. Зачем? У нас в жэке парторганизация очень склочная. Интриги. Ну а новичкам вовсе жизни нет. Я пошел в гараж. Шикарный гараж на пятьсот двадцать машин, я там двадцать лет машину держу. Кем пошел? А дежурным. День со своей машиной повожусь, а три дня гуляю. И парторганизация маленькая и хорошая. Я уже характеристику на круиз получил.

– Какой круиз?

– По Дунаю. Шесть стран. Шикарная поездка. Сейчас начал справки собирать. Их много надо. От терапевта, невропатолога, психиатра, от нарколога, дерматолога, отдельно об алкоголизме. Ну, это просто. В вытрезвителе не был, приводов в милицию нет, от соседей жалоб тоже нет, на работе не пил, в лестничных клетках не пил – и тебе безо всякого справку дадут. Кардиограмму я уже сделал. Мне еще в кожно-венерический диспансер, на рентген. Ну а с глазами, ухо-горло-нос – это чепуха. К осени все справки соберу.

Я спросил про Олю, Петину вдову.

– Плохая баба! Она… этова… говорит, что ребенок не от Пети. А от ее теперешнего мужа. Наконец-то, говорит, вся семья в сборе. А то был какой-то бардак: отец чужой… этова… если б не Оля, Петя еще потянул бы.

– Как? – удивился я.- Мне казалось, он ее любит, и они счастливы.

– Да,- покладисто согласился Гриша.- Она и ее мать Петьку буквально облизывали.

Поняв, что толку тут не добьешься, я не стал углубляться в эту тему и спросил, где достают путевки на круиз.

572

– А я… этова… хожу в столовку повышенного типа… Шикарно!… Направо глянешь – бывший замминистра, налево – начглавка. У нас поездки автобусные, экскурсии всякие и круизы.

Так вот куда выгоняют паразитов, погубивших сельское хозяйство, чернозем, целинные земли, скот. На сладкую жизнь: повышенное питание, экскурсии, круизы для тех, у кого хватит сил собрать справки. А может, так и надо? Соблазнившись этой тихой и расчудесной жизнью, они будут уходить в отставку сами, освобождая места для честных людей. Как будто такие есть.

Подавляющее большинство друзей моего детства и юности стали ночными сторожами, вахтерами и пожарными при театрах. Почти как у Аверченко в рассказах об эмигрантах.

Из эмигрантской газеты «Роза Центнер»: «Врач Глюкман лечит локальное ожирение бедер, ягодиц и прочего отсосом».

18 августа 1986 г.

Сколько всего произошло, а я ничего не записывал. Страшно. И с Чернобылем страшно. И с самим собой страшно. И дыхание близкой смерти страшно. И неодолимое безмолвие страшно. О чем вообще можно писать после Чернобыля? О Чернобыле. Но ведь это грешно, если не по-дантовски. А так не выйдет.

Вся страна в целом распадается на чернобыльский лад. Идет неудержимый распад материи и расход духовной сути. Впрочем, одна женщина сказала, что подорожание колбасы на двести процентов пострашнее Чернобыля.

Наш главный герой* хочет уподобиться Иисусу Навину, которому криком: «Остановись, солнце, и не движись, луна!» – удалось ненадолго возобладать над временем и выиграть битву. Но повторяются лишь библейские кошмары, а добрые чудеса неповторимы. Апокалипсис налицо, но никто не исцелил Лазаря.

Съездил в Каргополь. Видел хороших людей: начальника милиции, его жену, первого секретаря райкома, начальника

____________________

* Горбачёв.

рыбхоза, мужиков приозерных. Хорошо думают, здраво судят, не боятся говорить, что думают. Есть еще люди – добрые, заинтересованные, честные. Север вообще лучше: здесь не было ни татарского нашествия, ни крепостного права, даже советская власть действовала в чуть остуженном виде. Да и холод предохраняет от гниения. Конечно, не надо преувеличивать, тухлеца проникла и сюда. Но по сравнению…

Река, озеро Лага, скромные берега волновали почему-то больше, чем церкви XVII и XVIII вв. Это странно, раньше я буквально заходился при виде даже неказистой деревянной церкви. Что-то вообще во мне сдвинулось. Неприязнь к беллетристике, тоска и скука от людей, охлаждение – резкое – к себе самому. Только природа трогает. Возрастное это, что ли?… Усталость?… Остужение творческой воли?…

13 декабря 1986 г.

Сколько печального случилось за последнее время. Кончила свою скудную жизнь под колесами грузовика Евгения Николаевна Янковская, мой постоянный редактор в «Советской России» и почти друг. Умерла Аня, жена Я. В. Эскинда, облученная во время нашего первого атомного взрыва. Она прожила ужасную, горестную жизнь: каждый год по несколько месяцев лежала в больнице, где ей меняли кровь и спинномозговую жидкость. Плоть ее как-то плавилась, истлевала под кожей. Я видел ее молодую фотографию: она была миловидной, а стала чудовищем со всосанными щеками, непомерным чревом, бесформенным туловищем, вытаращенными рачьими глазами. Но что-то помогало ей жить и не падать духом. Она была веселым, заинтересованным человеком, много и толково читала, любила выпить рюмочку и даже раз в неделю консультировала в какой-то адвокатской конторе.

Ей стало много хуже, когда случилась чернобыльская катастрофа. Вскоре она попала в больницу и уж не вышла из нее. Видать, крепко обдул всех нас чернобыльский ветерок.

В Италии о Чернобыле стараются не вспоминать, как о чем-то очень стыдном, неприличном, словно человек публично обосрался. А всё дело в нашем идиотском молчании после взрыва, в привычке замалчивать все наши мерзости, преступные ошибки и пороки. Какими же кретинами надо быть, чтобы пытаться замолчать то, что через несколько часов становится вселенской бедой.

Сгорела от сигареты во сне Аня Галич, урожденная Прохорова, моя подруга по ВГИКу. Мне рассказал об этом Валерий в коридоре Студии им. Горького, когда мы шли смотреть какой-то милицейский фильм. Оттого что разговор был на-

574

спех, и у меня, видимо, мгновенно подскочило давление, я не понял толком, что с ней произошло. Вроде бы, она сперва задохнулась, а потом уж немного обгорела. А случилось это так: Анька получила сообщение о скоропостижной смерти жены Валерия, артистки Театра Советской Армии, или как там он называется. Анька очень любила эту красивую, рослую, спокойную, насквозь доброкачественную женщину. Я ее знал, и она мне очень нравилась. От потрясения Анька, как говорится, развязала. Напивалась она, оказывается, только пивом. Пьяная заснула с сигаретой в руке. Дальше всё шло по знакомому сценарию: затлело одеяло и т. д.*

Анька как раз начала выходить на общественную арену, я видел ее подпись под каким-то обращением. Странное совпадение. Я перестаю верить в случайность гибели Саши. А для чего это нужно? В широком смысле не для чего, а в узком, личном – еще одна звездочка на погоне. Серьезных трогать опасно, это черт те к чему может привести, а безобидных, незащищенных убирать – одно удовольствие и никакого риска.