Майк Тайсон - Беспощадная истина
Кики была уже на позднем сроке беременности и не смогла поехать со мной на съемки, и это было обидно, потому что ей нравился Таиланд. Там все было очень красиво. Сцену с моим участием снимали на острове, и у меня был большой номер в отеле «Времена года» с захватывающим видом на океан. Когда мы ехали из аэропорта, на дорогу откуда-то выбежал слон. К этому времени я уже потерял сто фунтов[353], так что мне доставило удовольствие сняться в своей кульминационной сцене, где я пел «Одна ночь в Бангкоке». По сравнению с моим первым знакомством с Тоддом и другими актерами это было небо и земля. Теперь я был абсолютно трезв и наслаждался каждой минутой. Раньше, когда я был под кайфом, я вынуждал всех бегать вокруг меня и обеспечивать меня то тем, то этим. Теперь же, пока я не был нужен, я даже не выходил из своего номера. Тодд со своей командой, очевидно, полагал, что я просто ублюдок, который пытается лизать задницу, но я был чрезвычайно благодарен всем им за то, что они сделали для меня. Боже, я перед этими ребятами в неоплатном долгу!
Я вернулся в Лас-Вегас и провел большую часть января с Кики, ожидая рождения нашего сына. Мы пережили трудные времена и теперь, действительно, ладили друг с другом. На двадцать седьмой неделе беременности у Кики возникла угроза преждевременных родов, поэтому ей прописали постельный режим и какие-то лекарства, а затем ей пришлось каждую неделю приходить на прием для снятия показаний о работе сердца ребенка. Я ходил с ней на каждый прием и все время гладил ее живот. Мне очень нравилось быть с Кики. И я хотел быть хорошим родителем. Не знаю, были ли у меня способности к этому, но такое желание было. Роды предстояло вызвать искусственно. Я привез Кики в больницу вечером 24 января, а наш сын Марокко появился около полудня следующего дня. Устроив Кики, я уехал из больницы около четырех часов утра, чтобы дома заняться физическими упражнениями и переодеться. После этого, тщательно одевшись, я вернулся в больницу.
– Прекрасно выглядишь, – отметила Рита.
– Это знаменательное событие. Сегодня у меня рождается сын, – сказал я.
Я был в палате, когда он родился. Я пересел к Кики, потому что мы с ней оба не хотели, чтобы я находился прямо напротив родового канала. Я сел сбоку от нее, и всякий раз, когда Кики бросала на меня взгляд, я строил ей смешные рожицы. Я никак не ожидал, что я буду так нервничать. Но он, наконец, появился, восемь фунтов тринадцать унций[354]. С самого начала он был очень красивым ребенком.
В этом году у меня было еще одно знаменательное событие. В июне я был включен в Международный зал боксерской славы. Я никогда не думал, что буду включен в Зал славы. В то время в мире бокса меня не любили, у меня была слишком дурная репутация. В Зал славы были включены парни, которые начали заниматься боксом уже после меня, поэтому я понял, что уже никогда не буду удостоен этой чести. Я знал, как должны были чувствовать себя старые боксеры. Выброшен за борт жизни, без денег, никому не нужен, и каждый день ждешь звонка, которого можешь и не дождаться.
Но в феврале у меня раздался звонок, и парень на том конце провода сказал: «Вы только что избраны в Зал славы». Я повесил трубку и заплакал. Всю свою жизнь я был одержим боксом. Я шел спать, нежно прижимая к себе свои боксерские перчатки. Я хотел стать только боксером. Сейчас уже глупо рассуждать на эту тему, но я мог бы стать великим боксером, таким, которого мир еще никогда не видел, вторым Ахиллом. Мое высокомерие, мое самолюбие здорово измотали меня, поэтому я просто был вынужден отказаться от них. Они побуждали меня достичь многих высот, но, в конце концов, я отказался от них, поскольку хочу сохранить семью.
Честно говоря, вовсе не для того, чтобы похвалить самого себя, а для понимания истории бокса хотел бы отметить, что сложно найти парня, который мог бы зарабатывать столько денег, сколько заработал я в свое время. Сегодня боксеры не понимают сути спорта, они не понимают, как следует выступать перед зрителями. Они недостаточно усердны для того, чтобы изучать прошлое и узнавать факты не только о самих боксерах, но и о круге их общения. Джин Танни[355] и Бенни Леонард общались с Джорджем Бернардом Шоу, Микки Уокер[356] и Гарри Греб – с Хемингуэем.
Вопреки тому что кто-то сказал: «Майк Тайсон ужасен, он просто заштатный боксер», я представлял всех боксеров старого поколения. Я не позволял забыть о том, кем они были. Если я использовал какой-то удар, о котором я узнал от Бенни Леонарда или Гарри Греба, я всегда воздавал им должное за это. Такие парни, как Джо Ганс[357], Леонард, Джон Л. Салливан были первыми, а первых всегда надо почитать. Они превратили бокс в искусство.
Я был рад тому, что за меня проголосовали, избрав в Зал славы, но я не был уверен, следует ли мне идти на церемонию. Вероятно, я был слегка обижен на то, что меня отвергали раньше. Однако мой приятель Дэйв Мэлоун[358], находясь у меня в гостях, произнес для меня на эту тему небольшую речь:
– Послушай, приятель, это, мать твою, проявление уважения к тебе. Ты старался не только для себя, ты старался для Браунсвилла, ты старался для всех в гетто. Это значительное достижение. Ты выбрался из гетто и смог попасть, мать твою, в Зал славы. Ступай туда и сделай все, что надо!
Он был прав. Когда я был на церемонии, я думал о Касе. Когда мне было четырнадцать, я всегда спрашивал его: «Как вы думаете, я буду в Зале славы?» Каса восхищала моя одержимость всем, относящимся к боксу. Он говорил всем: «Я еще никогда не видел, чтобы кто-то относился к боксу с таким воодушевлением, как этот парень». Я знал историю спорта как свои пять пальцев. Я знал, что большинство известных мне боксеров в конечном счете оказываются без денег, остаются без средств к существованию или берутся за самую черную работу. Я знал, что это может случиться и со мной, но хотел принадлежать к братству этих парней. Пусть они уже были мертвы или находились в преклонном возрасте, об этих парнях продолжали говорить в местах мужских сборищ.
В мире нет другого вида спорта, в котором кипели бы такие же страсти, как в боксе, если только все правильно организовано. Ты готов поколотить своего брата или отца, потому что парень, за которого ты болеешь, – это ты сам. Он так же чувствует и так же думает, как и ты. Сейчас смешанные боевые искусства более популярны, чем бокс, потому что там на арене много страсти. В боксе больше нет такой страсти. Уже больше не найдется парня, у которого хватило бы духа сказать: «Пусть боги спасают меня и мучают меня, но придет день, и я буду царствовать наравне с ними». Сегодняшние парни не говорят такой ерунды, у них нет мужества, они вырастают в такой скудной среде, которая не позволяет им постичь подлинной сущности моего поколения. Они не хотят этого делать, потому что они боятся, что потерпят неудачу и над ними будут смеяться. Вот почему сегодняшние боксеры не пользуются всеобщим уважением – они боятся достичь истинного величия. Они смотрят на бокс как на чек на предъявителя, они не рассматривают его как нечто благородное. Они хотят денег и похвал. Я же хотел похвал, преклонения и бессмертия.
