Игорь Андреев - Алексей Михайлович

Скоро стала сколачиваться оппозиция Выговскому. Одним из первых подало голоса против унии духовенство. Правда, и здесь не было единодушия. Киевский митрополит Дионисий поспешил в Чигирин, под защиту гетмана, тем самым объявив о своей поддержке. Зато с осуждением выступил епископ Черниговский Лазарь Баранович. Более же всех протестовал нежинский протопоп Максим Филимонович. Его протест отражал позицию приходского духовенства, тесно связанного со своими прихожанами.

Открыто выступила против разрыва с Москвой и большая часть казачества. Возможно, противники Выговского смогли бы объединиться и парализовать его действия много успешнее, поддержи их сразу и решительно Москва. Но Алексей Михайлович был точно в ослеплении. Кровь уже пролилась, известие о соглашении с королем достигло Москвы, а он и его приближенные надеялись, что все уладится само собой.

Конечно, разобраться в противоречивой информации было необычайно трудно. Однако в контексте неудачного решения о перемирии с Польшей и войны со Швецией эпизод с Выговским уже не выглядит случайным просчетом. Перед нами одна из длинной череды ошибок. Ошибок, выстроенных с неумолимой и пагубной закономерностью. Выше уже отмечалось, что быстрые и относительно легкие успехи 1654–1656 годов привели к переоценке сил и возможностей Московского государства. Склонный к отвлеченным рассуждениям, Алексей Михайлович все более пребывал в мире, каким он желал его видеть, а не в том, каким он был на самом деле. Этому немало помогало окружение, которое ориентировалось на настроение и характер Алексея Михайловича и соответствующим образом окрашивало все происходящее: ошибки копились, неудачи множились.

Переместившись в новую систему «координат», царь принялся совершать шаги ошибочные, но тем не менее логически вытекающие из искаженного представления о сложившемся положении. Польша слаба, жаждет видеть Алексея Михайловича на своем престоле, ненавидит Швецию, а значит, в конце концов поступится всем потерянным. И потому надо, пользуясь моментом, унять Швецию. Казацкая старшина издавна между собой живет недружно — то дело обычное, унаследованное от «ляхов», но Выговский верность свою доказал при Богдане и если иной раз «шатается», то по необходимости, унимая противников. Человек же он разумный и черту не переступит, царю не изменит, да и сами новые подданные должны быть послушны и безмолвны. В рамках подобного самообмана одно действие вытекало из другого и было им обусловлено. Поскольку же главным виновником такой политики был сам Алексей Михайлович, лицо неподсудное, то для обретения благоразумия, возвращения к реальности, необходимо было сильное потрясение, отрезвляющие неудачи.

Они пришли достаточно скоро, хотя начало военных действий, как и в 1654 году, было обнадеживающим.

В 1658 году на Виленских переговорах, призванных превратить перемирие в «вечное докончание», польско-литовские представители переменили тон. В их голосах почувствовалась твердость, от которой царские послы успели отвыкнуть. В избрании на польский престол Алексею Михайловичу было отказано. Литовская сторона стала уклоняться от разговоров о титуле Великого князя Литовского. С заключением Гадячского договора, который напрямую нарушал условия перемирия, отпала необходимось даже в дипломатической игре. Послы потребовали возвращения к границам Поляновского договора. Иными словами — вели дело к войне. Чтобы не оставалось никаких сомнений относительно такого поворота событий, оба литовских гетмана — Сапега и Гонсевский — еще до официального разрыва в конце сентября двинулись к Вильно.

Ответ русских воевод оказался неожиданно быстрым. 11 октября, воспользовавшись тем, что плохо ладившие между собой литовские гетманы встали порознь, Ю. А. Долгорукий ударил по Гонсевскому. Сражение при селе Верки сразу приняло ожесточенный характер. Особенно хорошо показали себя солдатские полки, сдержавшие гусарские хоругви — лучшую часть конницы противника. Исход дела решили два отборных полка, которые предусмотрительно приберег Ю. А. Долгорукий. Удар свежих войск заставил неприятеля отступить. «А ратных людей его, гетмана Гонсевского, полку побили наголову. И твои ратные люди его, гетмана Гонсевского, ратных людей секли на 15 верстах», — доносил в Москву победитель. Среди пленных оказался сам литовский гетман. П. Сапеге ничего не оставалось, как поспешно отступить по Новогрудской дороге к Неману.

Неудача постигла и И. Нечая. Его попытки изгоном взять Могилев не имели успеха. В октябре против казацкого полковника двинулись воеводы Г. Козловский и С. Змеев. Нечай выступил навстречу и близ села Петровичи прижал царских воевод к реке, оба берега которой представляли великую топь. Казалось, поражение неминуемо. В отчаянии малочисленная русская рать выстроилась в боевой порядок и ударила по противнику. И произошло неожиданное. Казаки и белорусская шляхта были сбиты с позиций и поспешно отступили.

Но в целом, несмотря на успехи в Литве и Белоруссии, положение осенью и зимой 1658/59 года оставалось опасным. Шляхта изменяла. Ее отряды шныряли по Белоруссии, «перенимали» дороги. Старый Быхов, Чаусы, а затем Мстиславль, Рославль и ряд других городов передались на сторону короля.

Весной 1659 года пришлось направить воевод для возвращения потерянных городов. Был вновь взят Мстиславль, сильно потрепан под Рославлем И. Нечай. В конце июня воевода И. Лобанов-Ростовский осадил Старый Быхов, чрезвычайно важный стратегический пункт на юго-востоке Белоруссии. Гарнизон города активно сопротивлялся, и крепость пала лишь в самом конце 1659 года. Это был важный успех. Но его значение несколько поблекло из-за неудач в районе Ковно — Гродно.

Возобновившиеся с конца 1658 года военные действия заставили Ордина-Нащокина поторопиться с переговорами в Валиесари, завершившимися подписанием трехгодичного перемирия. Одновременно встал вопрос о движении царских войск на Украину, чтобы парализовать враждебные действия изменившего гетмана.

Весной 1659 года основные силы располагались в Севске под командованием боярина князя А. Н. Трубецкого. Их было достаточно, чтобы изменить общее положение в пользу Алексея Михайловича. К тому же к заслуженному воеводе примкнули выступившие против Гадячского договора казаки под началом временного гетмана Ивана Беспалова. Однако на этот раз Трубецкой оказался не на высоте положения.

Быстро менявшаяся ситуация требовала не только опыта и осмотрительности, но прежде всего инициативы, которой всегда не хватало русским воеводам. Боярину было наказано «уговаривать черкас, чтобы они в винах своих государю добили челом» и только в противном случае, если они «государю не добьют челом… идти на них войною». Трудность заключалась в том, чтобы отличить затянувшуюся игру казаков от искреннего желания вернуться «под высокую руку государя». Трубецкой находился в постоянном сомнении. Он все время опаздывал и вместо того, чтобы диктовать ход событий, вынужден был следовать за ними. Подобная линия не могла принести успех.