Зинаида Фосдик - Воспоминания о Рерихах

06.06.1936

<…> самое мерзкое и возмутительное, что только могло еще сделать трио, совершилось вчера в 6 часов вечера. На состоявшемся заседании, накотором также присутствовал Мор[ис] <…>, все наши учреждения были уничтожены, и мы выброшены. Они только не тронули «Корона Мунди». <…>

[Гребенщиковы] пришли вчера утром, видно, с желанием объявить о разрыве. Говорили о том, что у нас царила и царит неправда, что от нас уходили лучшие люди. <…> что у него не повернется язык сказать, что Леви предатель, что он всегда прекрасно к нему относился и, вообще, что он во всем изуверился (вернее, именно в нас), раз наш круг распался. Надо видеть правду, а не считать себя святыми. Напомнил, как он указывал, что нельзя было печатать некоторые места в книгах Учения и что он, мол, говорил Вам об этом, а Вы настояли на своем <…> [Гребенщиков] главным образом говорил, как он страдает из-за Вас. <…> затем они зашли ко мне в офис, спрашивая, могут ли проститься со мною и как-то чувствую[344] себя плохо (видно, предполагаемая ими подлость как-то их же смутила). Они что-то начали говорить, я же в ответ показала им бумагу с решением вчерашнего заседания трио[345], сказав, что если они хотят нам помочь, то мы рады этому, если же хотят уйти, то это их воля. Тут они оба заплакали, видно, увидя на мне и после прочтения бумаги, какой ужас сделан трио, и сказали, что просят простить их <…> Он [Гребенщиков] сказал, что хочет все обдумать и написать Вам <…> что они с нами и т. д.

<…> Все неприятные учителя мне наговорили за последние дни, что они ничего не получали, что их заработок у нас ничтожен и они при этом теряют много времени и т. д. <…>

Адвокаты говорят, что в деле о таксес все затруднено из-за влияния Глиина [Г. Уоллеса]. <…>

25.06.1936

<…> вчерашний день можно истинно окрестить днем скорби в истории нашего Музея. Утром, придя в школу, <…> мы увидали, что все замки на дверях моего офиса, а также [офиса] Мор[иса], его студии, часовни (!!!) были взломаны и вставлены на их места новые замки, все двери студий и классов были закрыты, ключи исчезли <…> [а кроме школы] замки Пресса[346] и «Урусв[ати»]. <…>…На всех тех дверях <…> [были] надписи, говорящие о том, что мы можем забрать нашу личную собственность, обратившись для этого за ключами к менажменту[347] дома. <…>

[Сделали] фотографии с оборотной стороны картин в Музее (они все замазаны черной краской, на местах, где были наклейки с обозначением названия и номера <…> два месяца тому назад)

02.07.1936

<…> Кат[рин] мне рассказала под секретом, что Миллик[ан], когда она ему сказала о своем деле [присвоении Леви ее 10 000 долларов золотом], прося его начать [судебный процесс], сказал ей, что она явится ягненком, ведомым на заклание, и он ей указал на серьезные последствия, как то — [неприятности] в ее семейной жизни, скандал, паблисити и т. д. <…> Я не имею права винить Кат[рин], ибо прекрасно понимаю, что она рискует многим <…> [но] так больно при сознании, что есть возможность уличить Леви в факте кражи, мошенничества именно делом Кат[рин], и это не применяется. <…> Неужто люди не могут иногда перестать думать о себе и [о том,] что произойдет с ними, а [начать] думать о служении Иерархии в истинном значении, а не только в мыслях и на словах?! <…> Может быть, я не права, но я бы лично не остановилась ни перед чем: семьей, сыном, состоянием и т. д. Это все преходяще, но истина и долг — вечны, и рекорды[348] пишутся по ним. <…>

04.09.1936

<…> Вчера очень думала, родная, что, вероятно, к Вам дошли мои «отчаянные письма», и мне стало больно за то, что так нагружала Ваше сердце. Знаю ведь, что многое меняется, и могла бы себя остановить, а не писать Вам о том, чего уже больше не существует, но, увы, поддалась порыву момента, обиды, глупых неприятностей и послала Вам жалобу. Прошу, родная, верьте, что теперь-то я действительно стараюсь об охранении мира и дружбы между нами и не поддамся вновь на порывы раздражения. Зная столько лет людей, с которыми работаю, знаю, что люди меняются очень туго — могу лучше всего судить по себе. Все еще скачу вперед, без удержу, не сдерживая себя и обдумывая объективно положение. <…> Как, в конце концов, я безрассудна, особенно принимая во внимание то, что теперь разыгрывается в мире — кровавая драма. И мы не только наблюдатели, но участники ее. Особенно чувствуется мне, что Ам[ерика] катится вниз, без удержу — больно видеть это, ибо Ваша весть была в эту страну и многое было в ней построено Вами. Неужто не останется здесь то, что было намечено?! <…>

16.09.1936

<…> Очень занята теперь по школе: вижу[349] уже учителей, учеников, устраиваю классы и т. д. Стараюсь начать 1 октября, как всегда, что требует большого напряжения из-за злоумышленников, которые всячески нападают и стараются убить школу. <…>

23–[26?].09.1936

<…> [Нетти Хорш] теперь заведует новой школой. <…>

08-09.10.1936

<…> [Сотрудник Хорша Вильям] рассказал, что в тот день, когда была нам дана инженкшен[350], Леви пришел в большое волнение <…> пошел в мой офис и офис Ав[ираха], а также в студию последнего и из каждого помещения вынул массу бумаг <…> материал, относящийся к самому началу школы, как-то корреспонденция 1922 года, чеки. <…>

27.10.1936

<…> Списываюсь с учителями, ибо думаю скоро организовать Совет учителей, по Вашему указанию. <…>

04-06.11.1936

<…> [4.11] было первое заседание «Факулти Каунсил», на которое я созвала 8 учителей. Я их вкратце ознакомила с положением дел, прося их всячески кооперировать в эту пору атак. <…>

9-10.11.1936

<…> Я рассылаю широко статьи моим американским] друзьям. Последние две русские статьи послала <…> в «Свет» («Беловодье») и в «Рассвет» («Мастерская Куинджи»), последняя газета уже напечатала «Литву» и «Чурлёнис». <…> чудо продолжается — мы живем и продолжаем деятельность [в школе] <…> [адвокат] прислал мне для сбора подписей бумаги для инкорпорирования Рер[иховского] Общ[ества] и Аг[ни] Пресса — надеюсь, что теперь не произойдет больше задержек. <…> Приглашена выступить в Обществе биософов (Спиноза) в конце этого месяца. Также приглашена Ньюарк Клубом дать им лекцию о Н.К. <…>

12.11.1936