Галина Гудкова - Будут жить !

Так началась моя служба в Отдельном учебном стрелковом батальоне.

Часто думаю: в тот день известие о смерти мамы, мое огромное личное горе оглушили, притупили во мне чувство опасности, словно мама даже после смерти продолжала ограждать единственную дочь от тяжких переживаний.

А потом зрелище жестокого боя, вид нечеловеческих страданий, тревога за раненых, необходимость действовать притупили мою боль. Да, жизнь сурово внушала: не одной тебе суждено познать беду и нельзя замыкаться в страданиях. Если хочешь остаться человеком - выполни свой долг, облегчи страдания других.

Всю жизнь стараюсь не забывать об этом!

Глава девятая.

В непрерывных боях

Утренники были в сентябре. В первой декаде октября по утрам все опушал иней. Но потом отпускало, и днем ходили без шинелей.

Все соединения и части 64-й армии, удерживая расположенные южнее Сталинграда высоты, вели кровопролитные бои, оттягивая на себя силы гитлеровцев, стараясь облегчить положение 62-й армии, сражавшейся против основной группировки врага.

Взаимодействуя со 106-м стрелковым полком, бился и наш Отдельный учебный стрелковый батальон. Если везло, вырывали у фашистов двести-триста метров родной земли. Не везло - откатывались от занятых было рубежей, чтобы через несколько часов предпринять новую атаку.

На день позже меня пришла в батальон медицинская сестра Маша Егорова. Невысокая, тоненькая, на вид совсем девочка, не по возрасту спокойная под огнем и очень сноровистая, она сначала удивила умением делать повязки любой сложности, а позже - ловкостью и силой, необходимыми при выносе раненых с поля боя.

Немногословная, застенчивая, добрая, самоотверженная, Маша пользовалась всеобщей любовью. Пожилые солдаты иначе как дочкой ее не называли, а молодые звали сестренкой. И не в том, обычном для армии смысле, в каком называют медсестер, а, пожалуй, в родственном, видя в ней действительно младшую сестренку, которую нужно поберечь.

Не помню, откуда Маша прибыла в батальон. Она была новенькой, ни в медсанбате, ни в штабе дивизии никого не знала, на расспросы о врачах и фельдшерах медсанбата, естественно, ответить не могла.

Жили мы с ней в щели, вырытой на медпункте. Дно выстлали травой, поверху набросали полыни. От осколков щель защищала надежно, от холода и дождя не защищала совсем. Но другого укрытия не существовало, а заниматься оборудованием благоустроенной землянки мы не могли: все время и все силы отнимали раненые.

В тогдашних тяжких боях санитары и санинструкторы постоянно выбывали из строя. Приходилось не только заниматься ранеными на медпункте, но и ползать в роты, вытаскивать бойцов и офицеров, получивших ранения, из-под огня, оказывать им первую помощь, а потом доставлять на батальонный медпункт.

Капитан Юрков постоянно предупреждал:

- Вы там не очень-то вперед лезьте!

Но предупреждал скорее для очистки совести, понимая, что, кроме нас, все равно эту работу делать некому.

Хватили мы тогда с Машей лиха... Научились питаться один раз в сутки, по ночам, да и то при условии, что не разбомбят кухню, что осколками не пробьет заплечные термосы солдат, ползущих с кухни в роты, что горячий суп, о котором мечтают во взводах, не вытечет на стылую землю.

Научились экономно расходовать сухой паек. Поняли, что такое на передовой ложка. Я, к слову сказать, заявилась в батальон без ложки и первое время выпрашивала ее у бойцов. Просьбы мои, разумеется, удовлетворяли, но только похлебав собственный суп или доев кашу. Мне же предоставлялось право выбора: либо пить суп через край котелка, либо есть его остывшим. Суп я предпочитала пить. Однако кашу не выпьешь, и ела я ее холодной, пока мне не подарил ложку раненый солдат, отправлявшийся в тыл:

- Пользуйтесь, доктор, я теперь новую раздобуду.

Признаюсь: только в окопах и траншеях Отдельного учебного стрелкового батальона я в полной мере испытала ту физическую, а главное - ту моральную нагрузку, какую на фронте доводится испытать непосредственным участникам боев. До прихода в батальон я считала себя обстрелянной, повидавшей виды. Но чего стоило пережитое в сравнении с тем постоянным напряжением, каким живут люди на передовой, даже привыкая не думать об этом напряжении?!

Сознание, что ты и твои товарищи - это и есть передний край фронта, что ближе вас к врагу нет никого, входит в плоть и кровь каждого, делает людей одновременно и необычайно внимательными, и предельно требовательными друг к другу, настороженными, готовыми в любую секунду вступить в схватку с противником.

Это не значит, что в минуты затишья не слышно в окопах и землянках шуток. Напротив! Как раз тут, на передовой, шутка ценится чрезвычайно и воспринимается крайне живо. Даже не слишком удачная. Но остается в людях в минуты передышки тоже - та собранность, та нацеленность на главное, которые и сейчас, сорок лет спустя после Победы, я вижу в глазах фронтовиков...

Шла третья неделя моего пребывания в Отдельном учебном стрелковом батальоне. Я уже знала все тропки на КП батальона, все низинки и воронки в расположениях рот, где можно отлежаться при минометном обстреле или бомбежке, знала имена-отчества всех старших офицеров батальона и командиров рот.

Вот отчеств командиров взводов не знала: тогдашних комвзводов, девятнадцатилетних или двадцатилетних юношей, старшие командиры и товарищи обычно называли просто по имени, что выходило душевней и доверительней, а солдаты - по званию, что выходило солидней и уважительней.

В моей памяти большинство командиров взводов так и остались навсегда Володями или Сережами, в лучшем случае - "младшим лейтенантом Сережей", "лейтенантом Володей"... Да и как могло быть иначе? Взводные в ротах долго не задерживались: находясь в пекле боя, получали ранения и выбывали из батальона или погибали и ложились в братские могилы рядом со своими бойцами.

Через наши с Машей руки прошло в октябре и начале ноября 1942 года немало солдат и офицеров, которых не удалось вырвать из лап смерти. Это горькая правда, от нее не уйдешь. Конечно, я всех не запомнила. Это тоже горькая правда. Но обстоятельства ранения и гибели в те дни одного офицера, имя этого офицера я запомнила хорошо и буду помнить всегда.

* * *

...Как-то в ноябре из расположения 106-го стрелкового полка вышла в тыл противника для захвата "языка" группа дивизионных разведчиков. Вел ее сам командир разведроты, старший политрук, в сентябре переаттестованный на старшего лейтенанта, Михаил Васильевич Татаринов. Разведчики хорошо изучили передний край обороны противника, все были опытными, физически сильными, не теряющимися в сложной обстановке людьми.