Михаил Девятаев - Полет к солнцу

Настало время возвращаться в лагерь. Наклонясь, я шепотом сказал Пацуле:

— Присыпь меня песком.

— Ты хочешь, чтобы тебя загрызли собаки? Уже пробовали... не получается, — тихо прошептал Пацула.

Сдаю лопату, становлюсь в шеренгу, и мы возвращаемся за колючую проволоку.

Длинная колонна вползает в ворота. С нами вместе несколько летчиков из французского полка «Нормандия — Неман». Мне запомнились Жан Бертье, Борис Мей и Константин Фельзер. Они ходили в одежде советских летчиков-офицеров, и внешне их не сразу отличишь от наших. Потом, когда я поближе познакомился с ними, выяснил, что комендант предлагал им покинуть лагерь и переехать в другой, где находились исключительно французы, бельгийцы и другие военнопленные, но они наотрез отказались от этого предложения.

Гитлеровцы озлобились на них за такую бескомпромиссность, а французы мужественно переносили притеснения и издевательства, не теряя оптимизма, В свободные минуты вокруг Жана Бертье всегда собиралась целая толпа послушать его живые и интересные рассказы о Франции, в особенности — о французских девушках. Жизнь у каждого из нас едва тлела, но юношеские истории, приключения возвращали к мысли о незабываемом прошлом. Жан Бертье с каким-то своеобразным акцентом выговаривал русские слова, и его балагурство казалось нам еще милее.

Французские летчики получали посылки, переписывались с родными. Наверно, через них в лагерь попали нарисованные на полотне карты местности: сначала от Берлина до Парижа, затем появилась у нас такая же карта с маршрутом Берлин — Москва. Перерисовав ее на бумагу, мы раздали карту близким своим товарищам. Раздобыли где-то и намагниченные иголки, а из них наши мастера сделали несколько компасов. Теперь наш план имел конкретную цель напасть на аэродром и захватить самолеты.

Врача Алексея Воробьева немцы иногда вывозили на аэродром. В разговоре с нами при медосмотре он детально описывал нам путь от лагеря к аэродрому. Однажды Воробьев возвратился с маленьким пистолетом. Руководящая тройка вынесла решение передать на сохранение этот пистолет мне.

Все участники заговора были разделены на группы, которым после побега вменялись определенные обязанности.

Подкоп приближался к заветному концу. Ночью, когда закрывались окна и гас свет, работа шла особенно интенсивно. Китаев собирал группу и тренировал память и действия тех, кому надлежало поднять немецкие самолеты. Кравцов заканчивал пошивку легкой обуви — башмаков, в которых люди могли бы бесшумно передвигаться по бараку в решающую ночь.

А внизу «отбойщики» продолжали рыть землю. Рационализаторы придумали для них такое приспособление: на железный лист, загнутый по краям, набрасывали землю и его вытягивали из подполья, там землю сбрасывали, а тот, кто работал в «забое», за другой конец веревки тащил ползунок к себе. Наступило облегчение. Веревка во всю длину туннеля, с помощью которой осуществлялась эта операция, была для нас наглядным «агитатором» за успех.

Туннель уже вышел за границы лагеря. Под полом лазарета оставалось уже немного места, где утрамбовывалась земля, поступавшая из туннеля. Но вот я вдруг услышал неприятный разговор.

— Для чего вы все это затеяли? Это же безнадежная возня. Перестреляют нас и только, — шептал сутулый, с белым, как капустный лист, лицом человек одному из заключенных. Я вплотную подошел к нему, взял за плечи и строго сказал:

— Только запахло риском и ты хочешь спрятаться в темный уголок и запугиваешь? Продашь — задушим! И пикнуть не дадим! Запомни!

Я рассказал товарищам о беседе с сутулым, но они почему-то не придали значения такому событию. Все участники заговора верили, что мы вот-вот будем на свободе и никакие разглагольствования нам не помешают.

Как-то в один из воскресных дней Воробьева вызвали на аэродром. Возвратясь, он подтвердил, что в выходной там в самом деле остается только охрана. Мы знали, охрана у самолетов небольшая, она совсем не пугала нас. План побега через аэродром казался еще более реальным. Собравшись среди ночи на совещание, мы решили: в ближайшую субботу до полуночи всем пролезть через проем, находиться в подполье и ожидать сигнала сверху. Выходить на поверхность только во время ночной тревоги, которая повторялась довольно часто.

Пробил назначенный час, люди оделись, собрались. Тихо, затаив дыхание, держась друг за друга, спустились в подполье. Сидели, прижавшись плечом к плечу. Деревенели ноги, было холодно, душил кашель, но воздушной тревоги не было. Часовой то и дело проходил мимо окна. Напряжение нарастало. В эти минуты Жан Бертье, Константин Фельзер и Мей находились среди наших товарищей и тихо рассказывали о приключениях своего детства. Собравшиеся вокруг люди внимательно слушали французов.

Неужели сегодня не прилетят английские летчики? Ах, если бы они знали, как нам нужен их пролет. Наши наблюдатели не отходили от оконных щелей. Они передали нам, что сегодня почему-то в охране эсэсовцев больше, чем было всегда. Они стояли не только на вышках, но и ходили между ними. Поэтому, если сейчас пробить отверстие и начать выходить на поверхность, охрана перестреляет нас.

Наконец, в третьем часу ночи завыли сирены воздушной тревоги. Наблюдатели прилипли к окнам. Решающие минуты! Прижавшись друг к другу, обессиленные, мы ждали в тесноте, что скажут нам «сверху». И вот из уст в уста передали: весь лагерь, как никогда, взят в кольцо. Почему? Чем это вызвано?

Люди, сидевшие в подполье и в бараке и ожидавшие сигнала на выход, не видели сплошного ряда эсэсовцев, не слышали громко лающих собак. Пленные всеми мыслями и чувствами были настроены на побег. Но в таких условиях нельзя было рисковать. Выход на поверхность, побег пришлось отложить до следующей субботы.

На другой день начались скептические разговоры, перешептывания, нескрываемое неудовольствие, а ночью группы собрались на обсуждение создавшегося положения. Большинство настаивало на том, чтобы не ждать субботы. Люди были обеспокоены тем, что на протяжении дня в барак часто стали заходить охранники. Появились даже Гофбаныч и сам комендант лагеря. Они присматривались к полу, стенам, заглядывали в углы, но ничего не могли обнаружить.

Неуверенность, страх стали закрадываться в наши души. Неужели кто-то «стукнул», донес коменданту? Не хочется в это верить. Встречаясь взглядами с теми, кто брюзжал, высказывал свое недовольство в отношении подкопа, я спрашивал себя: «Неужели есть среди нас продавшиеся врагу за кусок хлеба или решившие заранее застраховать себя на случай неудачи?»

На работу нас сегодня не выводили. Кое-кто лежал в своей постели на нарах, кое-кто играл в карты. Кое-кто тихонько о камень точил железку. Кто-то чистил маленький медный перстень. Почему так медленно идет время? Ночь. Почему так долго не проходит она?