Александр Алтунин - На службе Отечеству

— Что принесли? — поинтересовался я, когда Охрименко возвратился.

Охрименко, осторожно опустив на землю мешок, огорченно машет рукой:

— Одним хлебом, едят его мухи, придется питаться, товарищ командир, продукты еще не подвезли.

Он развязывает мешок и, засунув в него руку, удивленно свистит:

— Ну и дела, товарищ командир! Здесь не хлеб, едят его мухи, труха какая-то….

Осветив фонариком содержимое мешка, я понял, что произошло: видимо, на мешках сидели солдаты хозвзвода и успевший зачерстветь хлеб превратился в крошево.

— Что будем делать, товарищ командир? — Охрименко в растерянности почесывает затылок. — Вот дела, едят их мухи.

Вид хлебного крошева напомнил мне, как в голодные годы отец. иногда делал себе на ужин тюрю. Для этого он мелко крошил хлеб, резал луковицу, солил и, добавив ложку подсолнечного масла, заливал все колодезной водой и с большим аппетитом съедал. А мы и тюрю приготовить не можем. У нас ни соли, ни лука, только хлебное крошево да вода из ближайшего ручья. Озадаченное лицо старшины вдруг озарилось улыбкой первооткрывателя. Наверное, таким было выражение лица Архимеда, когда он открыл свой известный ныне каждому школьнику закон. Охрименко поспешно вытащил из вещевого мешка котелок и, насыпав его доверху, протянул сержанту Сероштану:

— Вот так и будем делить этот удивительный хлеб: каждому по полному котелку. — Охрименко удовлетворенно расправил пышные усы.

Хлеб, розданный таким способом, мгновенно съеден и запит сырой водой: костры разжигать запрещено.

В начале ночи капитан Тонконоженко сообщил, что обстановка резко обострилась: немецкие войска форсировали Западную Двину в районе Витебска и развивают наступление на восток. Задача — любой ценой остановить противника. Так как наш батальон оторвался от полка, представитель штаба 19-й армии временно подчинил его командиру стрелкового полка, оборонявшему участок; тот приказал батальону занять оборону на левом фланге. Из боевого приказа стало ясно, что капитан Тонконоженко решил расположить стрелковые роты в линию, обязав их командиров держать по одному взводу во втором эшелоне. Минометчики должны оборудовать огневые позиции в боевых порядках второй стрелковой роты, которую Тонконоженко поставил в центре.

Выводить роты на намеченные позиции пришлось самому капитану, его заместителям и начальнику штаба, потому что только они успели познакомиться с районом обороны.

Было еще темно, когда роты заняли назначенные им рубежи. Пока я с командирами взводов намечал места для основных и запасных огневых позиций, минометчики уснули там, где присели отдохнуть. Вместе со Стаднюком останавливаюсь около расчета сержанта Сероштана. Опустив большую лохматую голову на опорную плиту и широко раскинув руки, оглушительно храпит Карп Селивоненко; тихо посапывает, привалившись к стволу миномета, тридцатидвухлетний наводчик Павел Стеклов, смуглолицый, черноволосый, кудрявый Паша-цыган, как называют его в роте. Сам командир расчета, глубоко задумавшись, сидит на бугорке, опершись подбородком на ладонь. Подойдя ближе, убеждаюсь, что Сероштан тоже спит. Стаднюк нерешительно спрашивает:

— Может, дадим поспать часика два-три?

— А вдруг немцы появятся?

Преодолевая чувство жалости, приказываю командирам взводов немедленно приступить к оборудованию позиций и готовить схему огня.

Удивителен солдатский сон. Только что слышался дружный храп, до раздалось негромкое: "Подъем!" — и все уже на ногах.

Взводные ставят задачи расчетам. Медленно шагаю среди работающих. Останавливаюсь, внимательно осматриваюсь. Круглый диск луны с одной стороны уже заметно потемнел, и серебристый свет слабо освещает местность. Справа лес закрывает деревню, через которую недавно прошла наша колонна, за лесом угадывается большое озеро. Впереди, в заросшей кустарником низине, поблескивает извилистая речушка, впадающая в озеро. За речной поймой на пригорках тянутся строения какого-то крупного села. За его северной окраиной темнеет роща. По правому берегу речушки, там, где сейчас развертывается наш батальон, сразу за лугом, начинается огромное, засеянное чем-то, похоже овсом, поле.

Меня радуют удачно выбранные комбатом позиции минометной роты. От противника их скрывает поросший кустарником холм, примыкающий к южному перелеску. Зато нам с холма местность по обе стороны реки видна как на ладони.

Пока мы с командирами взводов проверяли огневые позиции и продумывали схему огня, лучи восходящего солнца высветили контуры селения, поле, луг, рощи и перелески. Заголубела водная гладь озера. Легкий утренний ветерок рябил тронутое желтизной поле. Над речушкой поднялась легкая дымка.

Знакомство с позициями пехоты, которую нам предстоит поддерживать огнем, начинаю с ближайшей от нас второй стрелковой роты, в боевых порядках которой мы расположились. Заметив впереди группу работающих красноармейцев, иду туда. Подойдя, убеждаюсь, что они роют окопы. Такой же, как и я, безусый лейтенант показывает пожилому бойцу, как правильно отрыть окоп для стрельбы стоя. У бойца окоп почему-то получился прямоугольным. Лейтенант, трассируя окоп в форме круглого колодца, сердито приговаривает:

— Вы, товарищ Перфильев, не могилу себе роете, а стрелковую ячейку. Надо делать, как требует устав. Понятно? — спрашивает он, возвращая красноармейцу лопату.

— Понял, товарищ лейтенант! — смущенно отвечает боец и начинает энергично копать.

— Вот упрямцы! — возмущается лейтенант. — Ведь показывал им, какой должна быть стрелковая ячейка, а они все-таки на свой манер роют — и все тут… Лейтенант Николаев, командир третьего взвода.

— Лейтенант Алтунин.

— А-а, минометчик! Значит, вместе будем держать оборону? — Лейтенант морщит высокий лоб. — Только не стреляйте по своим.

— А вы не пропустите вражескую пехоту, а то нам некогда будет поддерживать вас огнем, — отвечаю я.

— Будьте спокойны. — Лицо Николаева становится суровым. — Ни один фашист, пока мы живы, не проскочит к вам. А вот если танки пойдут, не ручаюсь. Вся надежда на артиллеристов. — Он показал на расчеты батальонных пушек, окапывавшихся впереди. — У меня на каждого бойца по две-три противопехотные гранаты. С танками мне драться нечем. — Николаев тяжело вздыхает.

— Так не пойдет, лейтенант, — не соглашаюсь я. — Артиллеристы артиллеристами, а ты готовь-ка связки гранат. Такая связка, если попадет под гусеницу, перебьет ее.

— Так-то оно так, — Николаев машинально надвигает на лоб помятую пилотку, — только гранаты паи нужны против пехоты…