Эрих Гимпель - Шпион для Германии

Главное теперь заключалось в том, чтобы благополучно добраться до острова, хотя и при высадке нам тоже требовалось счастье. Если даже одна из субмарин будет потоплена в пути, операция «Пеликан» могла быть осуществлена и одним самолетом. После нанесения бомбовых ударов оба летчика должны были взять курс на ближайшее нейтральное государство и там интернироваться. Подводные же лодки возвратятся назад.

Для тех, кто не знает, поясняю: длина Панамского канала — 82 километра. Он оснащен тремя парами шлюзов, каждый из которых образует камеру длиной 330 метров и шириной 36 метров. Сооружение его позволило сократить путь от Нью-Йорка до Сан-Франциско на 12 500 километров. И замечу еще: если бы не он, то на переброску военных кораблей с азиатского на европейский театр военных действий потребовалось бы несколько недель.

Наконец подготовка к операции была завершена. Отплытие запланировали на один из осенних дней 1943 года. Мы попрощались со всеми, получили шнапс, продовольствие и даже деньги. Следующим утром — в поход. Через двадцать четыре часа…

Поскольку все, что следовало сделать, было уже сделано, мы покуривали и пили шнапс, поглядывая на берег и город, которые не скоро увидим еще. Перед нами даже произнесли высокопарную речь о родине, героизме, фюрере, великой Германии. Слушая ее, мы думали о Панамском канале и его плотине, подлежавшей разрушению.

— На ваше имя поступила телеграмма, — сообщили мне.

Я отправился в штаб. Видимо, что-то очень важное, если я вдруг понадобился. Задание мое, естественно, было засекречено. Расшифровав текст, я не поверил своим глазам и расшифровал его еще раз. Но все было правильно. В нем говорилось:

«Операция «Пеликан» отменяется. Немедленно возвращайтесь в Берлин».

Я тут же отправился в обратный путь, не понимая, что случилось. Ведь в этот проект было вложено столько средств, стараний и нервов! При явной перспективе на успех! Мы все — просоленные парни с подводных лодок, беззаботные пилоты, старательные механики и многие другие — не сомневались в том, что операция «Пеликан» пройдет как надо.

— Дело плохо, Гимпель, — приветствовали меня в ведомстве. — Хорошо, что мы вас еще застали, а то пришлось бы возвращать из открытого моря. Из надежных источников стало известно, что нас предали: противник осведомлен о проекте. И вы бы далеко не ушли. Будьте рады, что мы вовремя узнали об этом.

— И кто же предатель? — спросил я.

Кто же предатель и что он выдал? — этот вопрос постоянно задавался всеми, кто так или иначе был причастен к шпионажу, на всем протяжении Второй мировой войны. Но он не был единственным. Возникали и другие вопросы. Например: под какими личинами укрываются они, эти предатели? Что побудило всех этих людей стать ими: стремление к обретению жизненных благ или верность идеалам? Жажда приключений или чувство патриотизма?

Кто знает об этом? Да и будет ли вообще когда-либо это известно?

Я ничего не понимаю в политике. Да и не хочу ничего о ней знать. Политикой как таковой я никогда не занимался и не буду. Может быть, как раз поэтому и не узнаю, почему во время войны совершается предательство…

Когда я через несколько месяцев, будучи солдатом невидимого и безмолвного фронта, жестокого и ужасного, в течение сорока шести дней и ночей плыл к берегам Америки в субмарине, которую вражеская авиация беспрерывно забрасывала глубинными бомбами, я не знал еще, что предатель оповестил наших противников и об этой операции. Мне неизвестно, кто сообщил обо мне, как и то, может ли этот предатель представить себе, что ощущает человек, оказавшийся за линией фронта, в логове врага, когда узнает, что его подло выдали…

11 апреля 1945 года я находился в Форт-Джей…

Было семь часов утра. Официально мне не было объявлено, что 15 апреля между пятью и семью часами палач набросит мне веревку на шею — петлю с хитроумным узлом в тринадцать витков, как положено по протоколу. Обычно об этом сообщается за двадцать четыре часа до казни. Сердобольный унтер-офицер, однако, сказал мне об этом за три дня.

Вначале время идет слишком медленно, зато под конец — очень быстро, слишком быстро. Появляется желание его как-то удержать, бить кулаками в стены, взломать железные решетки. Хочется плакать, но человек смеется — грубо и фальшиво. По сути, это не смех, а истерика.

В моем распоряжении оставалось три дня. Слишком мало для жизни и слишком много для смерти. Надзиратель приносит мне белый хлеб и кофе. Мне ни в чем не отказывают, и я пользуюсь даже своеобразной симпатией. Обычно вешают только убийц. Однако во время войны на эти вещи смотрят по-иному.

— Послушайте-ка, Гимпель, — сказал он. — Вы знаете, о чем идет речь. У вас остается уже немного времени. Не желаете ли поговорить со священником? Я могу это организовать.

- Я не желаю видеть никакого священника, — возразил я.

И тут же представил себе, как какой-то человек в черном одеянии войдет в камеру, обратится ко мне тихим голосом, а выйдя из тюрьмы и сидя за столом за чашкой кофе, будет обо мне рассказывать. Человек в черном кажется мне тенью смерти, последним представителем цивилизации, с которым я встречусь перед тем, как моей шеи коснется веревка.

— Вообще-то он не настоящий священник, — объяснил мне тюремщик. — Это офицер в чине капитана. У него только крест на фуражке и в петлице. Он порядочный парень. Поговорите с ним. Это вам определенно не повредит.

И он приходит, приветствует меня как можно непринужденнее, протягивает руку и с интересом рассматривает меня. Что это за священник! Что стоят его товарищеское обращение и бесцеремонность! Он присаживается на мои нары, кладет ногу на ногу и улыбается. Мы курим. Улыбка его не похожа на улыбку других, в том числе и старших офицеров, которые навещают меня ежедневно.

Мы курим молча.

— Не бойтесь, — произносит он потом. — Я не буду читать вам проповедь. Тем более она вам все равно уже не поможет. — Он кивает и улыбается, прислоняясь к стене. — Почитайте Ветхий Завет, там есть все, что вам необходимо, поскольку в нем говорится о сексе и преступлении, войне и мире. Нет более интересной книги, чем Библия.

— Да, я ее давненько уже не читал, — признался я.

— Это было вашей ошибкой, — заключает он, вставая. — Я навещу вас завтра, если вы не возражаете.

Он уходит. Мне оставалось еще три дня жизни…

Поскольку операция «Пеликан» не состоялась, меня немедленно, как это было принято в ведомстве, подключили к другим делам.

Наше положение в Америке было не из блестящих. Вся агентурная сеть была создана уже во время войны, как говорится, на живую нитку. Министерство иностранных дел по политическим соображениям в спокойной обстановке мирного времени никаких подготовительных работ не проводило. Опасаясь компрометации, было принято решение избегать сомнительных шагов. Только перед самой войной агентурная деятельность в Штатах активизировалась. Основная работа, однако, велась с привлечением дилетантов, а ответственность возлагалась на зарубежную организацию НСДАП.