Владимир Вернадский - Коренные изменения неизбежны - Дневник 1941 года

Вчера праздник — Аня была свободна. Я читал и не работал над книгой.

Кончил «Тихий Дон» Шолохова. Большая вещь — останется и как исторический памятник. Вся жестокость и ярость всех течений социальной и политической борьбы и глубин жизни им выявлена ярко.

Для меня здесь любопытно отражение «кадет» как течения демократии, культуры и свободы, ясно <в романе> выраженные, — что отвечает реальности. Отражение на фоне старого «казачества», удивительным образом все-таки сейчас сохранившегося.

За границей я увидел и казачью (и калмыцкую) эмиграцию — не в личных встречах, очень случайных и неглубоких, — а в жизни — вне этой эмиграции и литературы. Несомненно, влияние ее было, и события, которые произошли на Дону и Кубани, — может быть, <находились> за пределами событий, описанных Шолоховым. Я не был в это время на Дону — но <на Кубани> был.

Сегодня — и третьего дня утром — опять галлюцинации. Раньше я боялся этих проявлений. Теперь — на старости лет и более глубоком проникновении в окружающее — я думаю, что это — форма <моей> нервной организации и несовершенство моего зрительного аппарата.

В связи с речью Сталина — значительное успокоение. Удивительная вещь: принцип свободной веры — обязывает. Любопытна речь Рузвельта в связи с идеей Гитлера о захвате силой всех богатств церквей религий всего мира. Большие изменения внесет послегерманское время — после неизбежного, мне кажется, зимой падения нацизма — в нашу жизнь.

Память о Гитлере останется навсегда как <о> человеке, сумевшем поставить задачи мирового господства одной расы и одного человека раньше <создания> ноосферы — единого царства homo sapiens, создающегося в результате геологического процесса.

Только вчера днем дошел до нас текст речи Сталина, произведшей огромное впечатление. Раньше слушали по радио из пятое в десятое. Речь, несомненно, очень умного человека. И все же многое неясно.

В газетах появилось было известие об ультиматуме США Финляндии — и затем ни слова об этом. Никто здесь не имеет понятия о положении дел на фронте.

Говорят, в поселке все более чувствуется война. У многих есть убитые и раненые.

Вчера был митинг у нас, о котором я узнал post factum. Речь Сталина читала — говорят, очень хорошо — М. Ф. Андреева, и говорил Зернов[147]. Оба — партийные. Говорят, составлено и кем-то постановление <митинга>, где и меня отметили.

Эти дни морозы до 20°. Готовимся к зиме.

Стоят настоящие морозы. Масса неполадок в помещениях — холодно, перебои со светом, с водой. И еще находимся в привилегированном состоянии. Правда, наше личное устройство стояло на втором месте по сравнению с «генералами» Бах, Гамалея, которые заботились главным образом о себе и близких. Их называли «аристократами». Мне, Зелинскому пришлось добиваться <улучшения условий быта>.

В конце концов, мы все же в привилегированном положении по сравнению с «поселком» Боровое, где положение даже семей взятых на войну — и в смысле даже питания — неудовлетворительно. В этом последнем мы совсем привилегированны. Приходится уборщиц и т. д. подкармливать.

Невольно думаешь о ближайшем будущем. Сейчас совершается сдвиг, и, вижу, многим тоже <так> кажется — огромного значения. 1) Союз с англосаксонскими государствами — демократиями, в которых в жизнь вошли глубоким образом идеи свободы мысли, свободы веры и формы больших экономических изменений с принципами свободы. 2) В мировом столкновении мы тоталитарное государство — вопреки тем принципам, которые вели нашу революцию и <которые> явились причиной нападения <на нас фашистской Германии>.

Заболел — по-видимому, безнадежно — Михаил Александрович Ильинский[148]; высокая t°, — говорят, что-то вроде удара. Это — первая жертва на чужбине в нашей среде. Еще на днях он вечером долго сидел у нас, много и интересно рассказывал о своем бегстве из Германии во время прошлой войны. Он всем интересовался, и его большой возраст — 84 года — мало чувствовался. Еще недавно он играл на скрипке...

Холод, и я в первый раз почувствовал ноющие сердечные боли, когда пытаюсь гулять в «большие» морозы — больше 20° С.

Сегодня работал с Аней. Читал Герцена «Былое и думы», научные журналы, Шолохова — «Поднятая целина». Не пошел на лекции Сеченовского института. Старость. Недалеко, но не по силам.

Три<-четыре> факта бросаются в глаза, резко противоречащие словам и идеям коммунизма:

1. Двойное на словах правительство — Центральный Комитет Партии и Совнарком. Настоящая власть — Центрального Комитета Партии, и даже диктатура Сталина. Это — то, что связывало нашу организацию с Гитлером и Муссолини.

2. Государство в государстве: власть — реальная — ГПУ и его долголетних превращений. Это — нарост, гангрена, разъедающая партию, — но без нее не может она в реальной жизни обойтись. В результате — мильоны заключенных рабов, в том числе, наряду с преступным элементом, — и цвет нации, и цвет партии, которые создали ее победу в междоусобной войне. Два крупных явления: 1) убийство Кирова, резко выделявшегося среди бездарных и бюрократических властителей; 2) случайная неудача овладения властью людьми ГПУ — Ягоды.

3. Деятельность Ежова — вероятно, давно сумасшедшего или предателя, истребившего цвет партии и остановленного в своей разъедающей работе, когда уже много разрушительной «работы» им было сделано.

4. Истребление ГПУ и партией своей интеллигенции — людей, которые делали революцию, превратив ее в своеобразное восстановление государственной мощи русского народа, — с огромным положительным результатом.

Партия «обезлюделась», и многое в ее составе — загадка для будущего. Сталин, Молотов — и только. Остальное для наблюдателя — серое.

Одновременно с этим создается: 1) традиция такой политики; 2) понижение морального и умственного уровня партии по сравнению со средним уровнем моральным и умственным — страны.

При этих условиях смерть Сталина может ввергнуть страну в неизвестное.

Еще ярче это проявляется в том, что в партии — несмотря на усилия, производимые через полицейскую организацию, всю проникнутую преступными и буржуазными по привычкам элементами, — очень усилился элемент воров и тому подобных элементов. Сизифова работа их очищения не может быть реально сильной.

Наряду с этим единственный выход, непосильный для власти: 1) реорганизация — коренная — ГПУ и его традиций. Возможно ли это? и 2) полная неудача снабжения населения нужными предметами потребления после 24 лет <Советской власти> — то есть неправильная организация — дорогая и приводящая к голоду и бедности — торговли.