Дмитрий Минчёнок - Мадемуазель Ленорман

— Она сказала, что меня повесят. Надо постараться, чтобы предсказание исполнилось».

Как известно, Лунин избежал смерти.

Парижский адвокат и ученый, живший на переломе двух эпох и издавший накануне революции книгу «Влюбленный магнетизер», перед своей смертью в 1846 году опубликовал роман, в котором главной героиней является некая парижская гадалка, предсказавшая Наполеону возвышение и последующую ссылку. Вероятно, Вире имел в виду Ленорман.

Его версия жизни загадочной женщины просто фантастична.

Он был убежден, что рождению сивиллы должны были предшествовать чудесные события. И он составил список таких событий. В нем было 13 пунктов.

Любая Незнакомка имеет своего оруженосца, кормчего слухов, который собирает все сведения о своей госпоже. У Ленорман таким спутником можно считать Жюльена Вире, родившегося на пятнадцать лет раньше, чем она. Он оставил очень путаные и противоречивые записки. Его отношения с мадемуазель были очень сложные. Он начинал как ее благодетель-учитель, потом незаметно для себя превратился в пажа-ученика, потом стал ее проклятием, черной тенью, использовавшим ее ради корысти для своих научных экспериментов. Иногда кажется, что Вире выдумал биографию Ленорман, а самой мадемуазель попросту не существовало. Если бы не ее единственная книга — в это пришлось бы поверить.

О личности самого Вире можно судить только из его путаных научных записок и мемуаров. После смерти его вспомнили в конце XIX века — имя Вире появилось во французском справочнике знаменитых ученых мужей.

Сухая биографическая справка лишила доктора Вире плоти, снабдив его картузом из даты рождения и хвостиком из даты смерти, а также щуплым тельцем из стручков нанизанных друг на друга кратких энциклопедических строчек. Он так и остался юношей, мужем, любовником без лица. Его портрета не обнаружилось ни в одном справочнике, ни в одной библиотеке, ни в одном научном архиве.

Сивилла первый раз столкнулась с Вире случайно. Это запомнила не она — он. А потом записал от ЕЕ(!) имени в СВОЕМ(!) дневнике! Какой запутанный способ внести ясность в историю.

Дело было в Париже. Он стоял на мосту. Она ехала в карете. Что это? Случайность? Все важные события в своей жизни Мария вычеркивала из списка случайностей и вписывала в список предопределенностей.

Проезжая в тот момент по мосту, она разделила случайность на квадрат закономерности, который представлял собой окошко. Через него мадемуазель высматривала красивые мужские лица. Камзол, чулки, парики — сколько лишних подробностей на мужском теле. А как это утяжеляет груз истории.

Формула истории всегда приземистее, чем рассуждение о ней. Историю создают не мысли политиков, а набор кофейных чашек, подаваемых к ужину, модный фасон платья или механизм часов. Чем больше случайностей, тем преднамереннее история. Кажется, что фасад «завтра» всегда украшен надеждой, а фасад «вчера» — разочарованием. Но задние дворы не меняются никогда.

После первой встречи они виделись в Сорбонне, где мадемуазель была единственной женщиной — слушательницей среди мужчин. Жюльен Вире преподавал право.

Вире был энциклопедически образованным человеком, исследователем в самых разных областях. В истории психологии он остался как оригинальный исследователь феномена подкидышей. Подкидыши мечтают обрести истинную мать и, даже когда находят таковую, мечтают найти другую — истинную, как они считают — из их мечты, женщину, которая может изменить их судьбу, подарить исправленную и дополненную версию их собственной жизни. Идеальной матерью для таких людей являются гадалки. Такие женщины одним своим присутствием дарят нашедшим их мужчинам ощущение вечного детства.

Эти женщины сродни сфинксам, которые знают все о нашем прошлом и будущем. Их присутствие можно угадать по необычным приметам. В страшном и гулком доме, похожем на теплицу для злых звуков, — с хлопающей и скрипящей дверью, — они появляются бесшумно, не известив о себе ни стуком каблучков, ни взмахом веера, ни просевшей половицей, ни случайно вырвавшимся вздохом. Они идут, не оставляя следа, — как может шествовать привидение.

Женщины со свитой теней — идеальные гаранты вечности, ибо ничто материальное не пристает к их одеждам. А вечность? Вечность оставляет лишь тени недоумения на лицах тех, кому она явилась в образе смерти.

Вечность утяжеляет прошлое обилием бытовых подробностей. Она не знает мелочи. Для нее все значимо — даже скрип сапогов.

Как математик, Вире много занимался проблемой бесконечного множества, а значит, проблемой вечности. Он пробовал найти ее математическую формулу. Для самого Жюльена знакомство с вечностью началось с птиц, так же как и путешествие в прошлое.

Он рос в маленькой деревушке, где мычание коров означает рассвет. Его мать рано умерла, оставив по себе туманное воспоминание. Он рос в том месте, где не было будущего. Вероятно, поэтому он так часто оглядывался, пытаясь найти то место, откуда видно «вчера». Когда ему исполнилось шесть лет, он чуть не погиб, свалившись с колокольни, откуда пытался разглядеть место, где живет его мама.

Чтобы он больше не лазал, где не надо, его научили читать. И дали в руки старинные церковные книжки. В каждом просвещенном доме хранились такие книги, в которых было описание многих тайн. Из книг он узнал, как устроена жизнь, рай и ад. Например, дьявол, низвергнутый с небес, падая, образовал воронку с девятью кругами. Основание ее расположено прямо под Иерусалимом. Вход в рай точно так же располагается над Иерусалимом. И чтобы туда подняться, надо иметь специальный летательный аппарат. Новые знания перевернули старые представления Жюльена о мире.

Он также понял, что то, что он видит за окном днем, — полная ложь и выдумка старика, которого все звали его отцом. То, что люди принимали за окно, для него было бездонным колодцем в прошлое, глядя в него, он всегда видел свое будущее. При желании туда можно было свалиться, как в колодец, и остаться там навсегда. Падать в вечность было всегда приятно — сначала в голове начиналось все кружиться, потом невидимые руки подхватывали тебя и возносили куда-то вверх, а потом приходил фантастический сон. В том сне хотелось остаться навсегда. Единственное, что удерживало Вире в реальности, — любовь к отцу, старому дряхлому человеку, который привил ему любовь к цифрам. В представлении Жюльена старик посадил его на тонкие жердочки дробей, за которые потом уцепилось его сознание. Страсть к математике стала тем единственным, что давало ему силы жить.

Единороги и крылатые лошади, птицы и русалки преследовали его детское воображение. Постепенно птицы затмили в его снах образ рано умершей матери. Каждый встреченный им человек затем превращался в его памяти в какую-то птицу. Птицы охраняли его память от живых. Его «Я» развивалось на территории его снов. Книги стали заменять дом, пожелтевшие акации, вековые липы. Переход со строчки на строчку заменял поворот на соседнюю улицу. Реальность нерасторжимо слилась со сном. Тонкий рубец заживающего слова — когда говорили о матери — сменился язвой полного молчания, когда перестали говорить вовсе.