Борис Шапталов - Испытание войной

Была ли в комплексе проблем, которые можно назвать "феноменом 22 июня", некая фатально-объективная неизбежность поражения? Вопрос с арсеналами оружия мы рассмотрели. Анализ дает отрицательный ответ на вышеприведенный вопрос, ибо оружия и мощностей для его производства вполне хватало, а качество оружия находилось на уровне мировых стандартов и даже выше. Не было и сколь-нибудь непоправимой нехватки солдат. Резервы же были настолько обильными, что вермахт о таких и не мечтал. Тогда в чем причина случившегося летом 1941 г.?

Интересна в этой связи оценка Красной Армии ее противником. Аналитики вермахта невысоко оценивали боевые возможности РККА. В записи обсуждения плана "Барбаросса" в Ставке Гитлера от 3 февраля 1941 г. начальник штаба сухопутных сил Ф. Гальдер констатировал: "Количественное превосходство у русских, качественное - у нас". И объяснил: у противника "много танков, но плохих, наскоро собранная техника" (как это знакомо по нашим плохо собранным автомобилям!). И далее: "Артиллерией русские вооружены нормально... Командование артиллерией неудовлетворительное" (кн. 1, с. 591){9}. В этих лаконичных фразах - искомые грани истины.

Полный ответ придется давать на протяжении двух глав, но прежде всего необходимо отметить чрезвычайно высокую зависимость всего происшедшего от субъективного фактора в лице верховного командования Красной Армии. Официально во главе ее стоял достаточно опытный, целеустремленный нарком по военным делам С.К. Тимошенко. Генеральный штаб возглавлял талантливый военачальник с развитым стратегическим мышлением Г.К. Жуков. Казалось бы, все в порядке. Но фактически главой страны и ее вооруженных сил был, конечно, И.В. Сталин, скромно именовавший себя секретарем ЦК. От него зависело утверждение всех стратегических и даже оперативных мероприятий и всех сколь-нибудь значимых кадровых перемещений. Пагубность диктаторского всевластия, когда с мнением одного человека ничего не могли поделать знающие, профессионально подготовленные люди, особенно значимо проявилась в ходе событий 1941 г.

Финал политики мира как пролога к войне

Вечером 21 июня Г. К. Жукову позвонил начальник штаба Киевского округа генерал М.А. Пуркаев и доложил о немецком перебежчике - фельдфебеле, сообщившем, что утром 22 июня начнется вторжение. Тянуть дальше и надеяться на "авось" больше было нельзя. В кабинете Сталина собрались члены Политбюро.

- Что будем делать? - спросил Сталин, у которого в подобные щекотливые моменты всегда прорезался вкус к коллективному принятию решений.

Еще можно было объявить тревогу в частях прикрытия, привести ПВО в боевую готовность... С.К. Тимошенко повторил просьбу о приведении войск приграничных округов в боевую готовность, предложив соответствующий проект директивы.

- Читайте! - приказал Сталин. Жуков прочитал проект директивы.

Сталин возразил: мол, такую директиву сейчас давать преждевременно, может быть, вопрос еще уладится мирным путем. Надо дать короткую директиву, в которой указать, что нападение может начаться с провокационных действий немецких частей. Войска приграничных округов не должны поддаваться ни на какие провокации, чтобы не вызвать осложнений (с. 243){25}.

Для государственного деятеля, имевшего репутацию гениального, это было непростительным промахом, ведь Гитлер к тому времени атаковал уже семь государств (Польшу, Данию, Норвегию, Голландию, Бельгию, Люксембург, Югославию), не отягощая себя долгими поисками повода для вторжения. Более того, по введенным самим Сталиным законам, действия, направленные на срыв мероприятий по отпору врагу, даже в силу каких-то объективных и психологических причин, должны были квалифицироваться как деяния "врага народа". Так был замучен в тюрьме В.К. Блюхер, расстреляны позже Д.Г. Павлов, П.В. Рычагов, Я.В. Смушкевич, Г.М. Штерн... Но сам Сталин в их число так и не попал.

Новая директива, составленная Г.К. Жуковым и Н.Ф. Ватутиным, предупреждала командование приграничных округов, что в течение 22-23 июня возможно нападение Германии. Ставилась задача, не поддаваясь ни на какие провокационные действия (что подразумевалось под словами "ни на какие", не обговаривалось), встретить в боевой готовности возможный внезапный удар немцев и их союзников. Для этого приказывалось в течение ночи 22 июня скрытно занять огневые точки укрепрайонов, рассредоточить и замаскировать авиацию и войска, привести в боевую готовность средства ПВО. И далее Сталин приписал: "Никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить".

Оказалось, что можно без лишнего шума принять меры, повышающие боеготовность войск, но к вечеру 21 июня они уже безнадежно запоздали.

Около полуночи М.П. Кирпонос доложил о новом перебежчике - немецком солдате 74-й пехотной дивизии, переплывшем реку с сообщением уже о часе нападения - 4 утра.

Директива из Москвы была передана в половине первого ночи 22 июня и дошла до штабов округа лишь перед самым вторжением. Войска же оставались в неведении до самого начала боевых действий.

В 3 часа 17 минут из штаба Черноморского флота поступило первое сообщение о начале войны - неизвестные самолеты пытались атаковать корабли. Потом посыпались донесения из приграничных округов об ударах вражеской авиации. В половине пятого утра вновь собирается заседание Политбюро с участием военных, В описании последовавших далее событий слово передаем Г.К. Жукову. "В кабинет быстро вошел В.М. Молотов:

- Германское правительство объявило нам войну.

И.В. Сталин опустился на стул и глубоко задумался. Наступила длительная, тягостная пауза. Я рискнул нарушить затянувшееся молчание и предложил немедленно обрушиться всеми имеющимися в приграничных округах силами на прорвавшиеся части противника и задержать их дальнейшее продвижение.

- Не задержать, а уничтожить, - уточнил С. К. Тимошенко.

- Давайте директиву, - сказал И.В. Сталин".

Вот так просто, с ходу, была определена стратегия всего приграничного сражения. Один военачальник, не выдержав паузы, предложил быстрое "удобное" решение, другой, не имея никакой информации о масштабах сражения, но дабы не отставать от подчиненного, добавил "решительности". Фактический главнокомандующий, подавленный своим грубейшим политическим просчетом, хватаясь за приятное ему "уничтожить", немедля утвердил предложение. Какую большую роль в исторических событиях порой играет психология момента! Так, без анализа, в условиях дефицита времени было принято первое пришедшее на ум решение, тотчас оформленное директивой, которая, по признанию самого автора, "по соотношению сил и сложившейся обстановке... оказалась явно нереальной, а потому и не была проведена в жизнь" (с. 248){25}.