Юрий Алексеев (2) - Евгений Чудаков
Вот как описывает один из старейших советских автомобилистов-конструкторов Ю. А. Долматовский свои первые впечатления от встречи с этой моделью, выпускавшейся на протяжении двадцати лет почти без изменений: «Однажды, в детстве, я любовался стоящим у подъезда „ройсом“. Особенно восхищала меня зеркальная поверхность панелей кузова и граней радиатора. Я поставил монету ребром на верхний бак, чтобы увидеть отражение. Монета не падала. Я приложил ладонь к теплым трубкам радиатора и почувствовал воздушную тягу — оказывается, двигатель работал! Таким бесшумным и плавным был его ход».
Вскоре фирма «Роллс-Ройс» стала выпускать помимо автомобилей и авиационные моторы. Главными особенностями этих машин в гораздо большей степени, чем зеркальный блеск панелей, были исключительная чистота и точность изготовления, резервирование основных систем.
На автомобиле привод ножных и ручных тормозов осуществлялся на разные колодки, то есть две тормозные системы были полностью независимы и надежно страховали одна другую. На цилиндрах двигателя устанавливалось по две свечи — одна получала ток от аккумуляторной цепи, другая — от магнето. Большое внимание уделялось конструкторами и подбору материалов, максимально соответствующих функциям отдельных деталей. В частности, для изготовления двигателя фирма применяла чугун, сталь, алюминий, латунь, бронзу, медь, в то время как на других заводах обходились обычно тремя-четырьмя видами металлов.
Было над чем поразмыслить молодому инженеру, пока на военном транспорте, окруженном боевыми кораблями, отгоняющими германские подводные лодки, он приближался к берегам «туманного», как было известно по картинам и книгам, острова. Сразу же по приезде Чудаков надеялся помимо исполнения прямых обязанностей приемщика военной продукции познакомиться с тем, как в производстве решаются проблемы рационального конструирования и качественного изготовления агрегатов автомобиля. Те самые проблемы, о которые разбились в Орле их с Михал Михалычем звездные начинания. Однако на английском берегу Евгений столкнулся с неожиданностями, которые принудили его изменить планы.
Первая неожиданность была приятной. В Лондоне стояла прекрасная солнечная погода. Теплые вещи, которыми снабдила Евгения мать и которых он, в силу их старомодности, стеснялся, не понадобились.
Вторая неожиданность оказалась удручающей. Евгений мог читать вывески и газеты, объясняться с англичанами, которые его прекрасно понимали, но сам в устной английской речи не понимал почти ничего. Оказывается, великолепная миссис Ашворд преподавала своим русским слушателям такой рафинированно чистый, классически-литературный английский язык, на котором в Англии двадцатого века говорили разве что актеры в постановках шекспировских пьес. Пришлось переучиваться, что называется, на ходу.
В Русском земском союзе, куда Чудаков явился сразу же по приезде, его ожидали новые сюрпризы. Оказалось, что русская военная миссия в Англии располагает очень незначительными средствами. Переводчиков всего трое, один обслуживает главу миссии, двое других работают с корреспонденцией и с посетителями в управлении. Никаких дополнительных средств, кроме жалования, сотрудникам миссии не выплачивается и никаких бытовых услуг не предоставляется. Помещение миссии Чудаков покинул с гербовой бумагой в саквояже — направлением на лондонский завод, собирающий грузовики и автомобильные двигатели для русской армии, с весьма незначительной суммой фунтов в кармане и с названием недорогой гостиницы, где ему посоветовали снять номер.
Однако проживание и в этой гостинице стоило недешево. Кроме того, там было много русских, что мешало полностью погрузиться в языковую среду. А это, как решил Евгений, необходимо для скорейшего освоения живого английского. Потому он вскоре по совету одного из работников завода переехал в небольшой частный пансион на окраине Лондона, где кроме него жило десятка полтора молодых англичан, в основном специалисты из провинции, приехавшие в Лондон.
С работой благодаря отличным знаниям у Чудакова все пошло нормально, если не считать некоторых недоразумений, связанных с языковым барьером. Об одном из них, наиболее забавном, он потом неоднократно рассказывал.
Дело было так. С завода комплектующих изделий на то предприятие, где Чудаков принимал готовые двигатели, поступила большая партия карбюраторов, неприемлемых для эксплуатации в условиях России. Чудаков связался по телефону с заводом-поставщиком, находящимся за две сотни миль от Лондона, и попросил к аппарату работника, ответственного за выпуск карбюраторов.
Инженер был на месте и взял трубку. Дальнейшее, однако, оказалось труднее. Инженер что-то втолковывал Чудакову, а что — Чудаков никак понять не мог. На его же, Чудакова, аргументы и требования собеседник реагировал весьма раздраженно, будто с ним не по-английски, а по-китайски разговаривали. Единственное, что Чудаков разобрал точно, это повторенное несколько раз «туморроу», что в переводе на русский означало «завтра». Благоразумно решив кончить долгий и непонятный разговор, Чудаков сказал в трубку вежливое «сэнк ю, гудбай», полагая, что завтра нужно будет отправляться на завод и решать проблему на месте. И тут с другого конца провода послышалось: «Фу, черт, устал даже!»
— Так вы русский? — радостно крикнул в трубку Чудаков.
— И вы? — изумился собеседник. — Какого же лешего мы полчаса языки ломали!
Оказалось, что с Чудаковым беседовал такой же представитель военного ведомства России, как и он сам. Суть фразы, заканчивающейся словом «туморроу», заключалась в том, что карбюраторы попали на завод к Чудакову по ошибке и завтра эта ошибка будет исправлена — пришлют другие. За две минуты проблема была решена, но память о разговоре с «непонятливым англичанином» осталась.
Труднее решались проблемы, связанные с иным, неужели в России, складом жизни, с одиночеством, в котором оказался молодой русский инженер. Соседи в пансионе относились к Евгению вежливо, но индифферентно. «Доброе утро, добрый день, добрый вечер» — вот все слова, которыми они с ним обменивались. Между собой эти молодые люди вели долгие беседы, играли в покер и в гольф, по вечерам отправлялись в увеселительные заведения, которых в Лондоне, несмотря на военное время, было предостаточно, а русского словно не замечали.
Трудно сказать, чего в таком отношении было больше — пресловутого британского высокомерия ко всему остальному, «слаборазвитому» населению планеты или рафинированной европейской вежливости, которая предписывает не обременять малознакомых людей своим обществом, пока они сами вас о нем не попросят. Но у Чудакова достаточно было честолюбия, чтобы самому в знакомые не навязываться, хотя планы «погружения в живой язык» оставались неисполненными. Что было делать? Просиживать вечера за чтением газет и журналов? На помощь пришел случай.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});