Бернгард Рубен - Зощенко

Хлеб я получу в понедельник, только во вторник приеду сам. Твой же хлеб выслал тебе.

Если нужно, могу прислать крупы. Напиши.

Посылаю порошок для мальчика и книги.

Все остальное: корыто, блузки, костюм, хлеб привезу сам.

Пока целую. Мих. <…>

Поцелуй мальчика. Мих.

Во вторник побранимся».

(В письме упоминается мать Веры Владимировны — Мария Михайловна.)

А в другом письме, посланном вскорости, чувствуется его удовлетворенность и даже веселость от получения им академического пайка, кроме тех продуктов, которые выдавали населению по карточкам:

«Пущено июля 1 дня.

С совершенным своим решпектом посылаю Вам, жена моя Вера, один малый куверт песку — сахарного рефинада, другой малый куверт, но побольше — белой вермишели и вовсе малый оковалок свинины.

Оные съестные припасы питания получены мною добавочным образом из ученого Дома в размере от руки ниженаписанном:

песку рефинада — 5/8

белой вермишели (оную вермишель вкусно уваривать в коровьем молоке) — 1 ф.

крупы с крысиным пометом — 2 ф.

оковалок кабана некрупного зело с костьми и со сбоем — 1 ½ ф.

Сие все, окромя протчей съестной рухлядишки и курительного табаку.

Впредь выдача припасов приостановлена, дондеже из Кремля разрешения не получим.

Но и сие нужно пока держать в селенсе, дабы пашквиль и кривотолки не случились.

Засим предваряю Вас, што жизнь в Санкт-Петербурхе премного слаще в холостом образе, чем в женатом, и даже жизнь эта сладчайшая.

Так вчерась случилось посетить театр, где усладил слух и зрение отменной музыкой и позорищем комедиантов и плясунов. И так сие востряхнуло младые годы, годы даже вьюношеские, што буде случится машкерад, пребуду и в машкераде.

Сапоги же Ваши изготовлены весьма изрядно, и оные сапоги во избежание покражи содержатся мною за картиной родной Вашей бабушки, што висит в углу красной гостиной комнаты.

Засим до свидания — куранты бьют пять пополудни.

Повелеваю пребыть Вам и семье нашей в добром здравии.

Супруг Ваш Михаил, он же кавалер ордена Обезьяньего Знака».

Как видим, в 1921 году Зощенко говорит о своем «кавалерстве» в «Обезьяньей великой и вольной палате» весело и не без гордости, не то что в 1943 году, когда он карикатурно, слегка прикрывшись объективностью, изобразил Ремизова (находившегося в эмиграции) и, понятно, вовсе не упомянул о своей причастности к учрежденной им в то время «Палате». И когда даже само называние подобного имени могло считаться уже смелостью…

Но, конечно, главной его литературной компанией в 20-е годы были «Серапионовы братья». Именно здесь прошли предварительную обкатку — чтением и обсуждением — его первые опубликованные рассказы.

3. «СЕРАПИОНОВЫ БРАТЬЯ»

Так нарекла свое сообщество группа молодых литераторов, составившая это «братство» в феврале 1921 года в Петрограде и взявшая для него название одного из романов почитаемого ими немецкого романтика, мистика и сатирика Эрнста Теодора Амадея Гофмана. Подобно персонажу романа, графу П., объявившему себя пустынником Серапионом времен римского императора Деция и ушедшему от светского общества в лес, где он жил со своими виденьями, считая их реальностью, истиной, они видели свою истинную обитель в Литературе, которую решительно отделяли от всякой политики. И главной целью этих «братьев» явилось служение именно Литературе. А для атрибутики сообщества «серапионы», имея в виду великое старание, требуемое в их работе, придумали пароль-приветствие, которым обменивались друг с другом при встрече: «Здравствуй, брат. Писать очень трудно».

Они быстро привлекли к себе внимание в литературных кругах. Петроградский бюллетень «Новая книга» в первом номере 1922 года информировал: «В феврале истек год со дня основания в Петрограде литературного общества „Серапионовы братья“. За этот год общество устроило 50 закрытых литературных вечеров, на которых „братьями“ были прочитаны и подвергнуты критическому разбору новые произведения членов общества. Кроме этих закрытых вечеров молодые беллетристы (М. Зощенко, Вс. Иванов, Л. Лунц, Ник. Никитин, Мих. Слонимский, Конст. Федин и др.) выступали в Доме искусств и Доме литераторов в публичных живых альманахах». (Нетрудно подсчитать, что «молодые беллетристы» собирались на закрытые заседания для бескомпромиссного обсуждения своих работ еженедельно.)

Следом появилась и статья главного редактора «толстого» московского журнала «Красная новь» А. Воронского о новых именах в художественной прозе. Перечисляя эти имена (большинство из которых были «серапионы» — Всев. Иванов, Ник. Никитин, Конст. Федин, Мих. Зощенко), Воронский писал: «При всем различии в характере их творчества, есть у них всех много общего: они вышли из революции, пережили ее, стремятся каждый по-своему ее отобразить, их тянет к быту, к современности, к недавним дням. Их реализм причудливо порой переплетается с Гофманом, — это потому, что в нашем быту так много страшного, фантастического, не укладывающегося в нормальные рамки». (Тогда еще можно было писать столь раскованно. А. К. Воронский был расстрелян в 1937 году.)

Вскоре петроградский журнал «Литературные записки» напечатал статью Евгения Замятина «Серапионовы братья», где весьма проницательно разбирались произведения Зощенко, Вс. Иванова и Никитина. И в том же 1922 году «Литературные записки» в своем третьем номере, вышедшем в августе, опубликовали целую большую тематическую подборку материалов — «Серапионовы братья о себе» и дали их коллективное фото. (Эта публикация стала значительным документом в истории советской литературы: к ней обращались впоследствии как с литературоведческими целями, так и сугубо политическими, для идеологической компрометации «серапионов» и прежде всего Зощенко.)

Подборку открывал Михаил Слонимский с кратким рассказом о создании их сообщества:

«Первое собрание Серапионовых братьев состоялось 1-го февраля 1921 года, в Доме Искусств. Были тогда: Зощенко, Лунц, Никитин, Груздев, Виктор Шкловский, Каверин, я и поэты — Вл. Познер и Е. Полонская. Через месяц явились Всев. Иванов, Федин и позже всех Николай Тихонов, поэт.

Решили собираться вольно, без устава, и новых членов принимать, руководствуясь только интуицией. Тоже — и в отношении „гостишек“. Все, что писали, читалось на собраниях. То, что нравилось, признавалось хорошим; что не нравилось — плохим. Пуще всего боялись потерять независимость, чтобы не оказалось вдруг „Общество Серапионовых братьев при Наркомпросе“ или при чем-нибудь другом. Печатались и печатаемся в разных местах, вразброд, но надеемся в будущем на свой журнал. Пока выпустили только один свой альманах (в изд-ве „Алконост“). Этот же альманах печатается в „Русском Творчестве“ в Берлине. Туда же (Алексею Толстому и Максиму Горькому) отправлен второй альманах…»