Адриен Гомбо - Мэрилин Монро: Блондинка на Манхэттене
Будь они сняты в разное время, мы, может быть, и поверили бы в непосредственность реакций Мэрилин. Но мы знаем, что они делались практически одна за другой. И потому судить по ним о том, что в тот миг чувствовала, о чем думала актриса, нельзя. Единственный вывод, который мы можем сделать, заключается в том, что миф о Мэрилин слишком неоднозначен, а возможности затеянного Файнгершем и Стайном проекта оказались в силу этого ограниченными. «Незнакомая Мэрилин» и «подлинная Мэрилин» — разве это одно и то же лицо? И следует ли утверждать, что «знакомая Мэрилин» насквозь фальшива? И здесь на сцену выступает Норма Джин.
Ибо миф о Мэрилин неразрывно связан с мифом о Норме Джин. Если Мэрилин — это фасад, маска, гламурное создание, то Норма Джин — вполне реальная личность. За блондинкой Мэрилин, залитой потоками искусственного света, скрывается темноволосая Норма Джин — живой, невинный и страдающий человек. Мэрилин внушает желание. Норма Джин — сострадание. Ее поклонник мечтает о том, чтобы стать единственным, кто сумеет за гримом кинозвезды увидеть хрупкого ребенка и узреть Норму Джин там, где все остальные видят лишь Мэрилин. В самых смелых своих фантазиях он заводит с величайшим секс-символом всех времен и народов чистую и целомудренную дружбу. Он презирает хищников, которых интересует только тело, потому что для него Мэрилин — прежде всего человеческая душа, нуждающаяся в утешении. Шлягер Элтона Джона «Свеча на ветру», написанный Берни Топином, как раз и построен на основе мифа об этой всеми обожаемой и очень печальной женщине, которая одиноко взирает на расстилающуюся внизу бездну, готовая сорваться и улететь сухим листом под порывом нью-йоркского ветра. Припев снова и снова повторяет слова про «свечу на ветру, которой некуда деваться под дождем». «Они заставили тебя сменить имя», — утверждает первый куплет. «Самой трудной твоей ролью стало одиночество. Голливуд сотворил звезду, но ей пришлось заплатить за это собственной болью», — настаивает второй. Наконец в третьем появляется тот самый идеальный зритель: «Прощай, Норма Джин! Помни о парне из двадцать второго ряда, для которого ты больше чем секс-бомба. Ты — больше чем Мэрилин Монро».
История и судьба этой песни не так просты. Образ «свечи на ветру» Берни Топин заимствовал из журнальной статьи, посвященной жизни Дженис Джоплин. Годы спустя Элтон Джон обратится к тексту песни, чтобы почтить память Леди Ди. Словно «свеча на ветру» выражает не столько сущность Мэрилин, сколько мечту преданного мужчины защитить отважную, но хрупкую женщину от превратностей жизни. Цикл, отснятый Эдом Файнгершем, по большей части выдержан в той же тональности, что третий куплет песни. Фотограф делает нас тем самым зрителем из двадцать второго ряда, который смотрит на легендарную актрису не так, как смотрят на нее другие; для него она гораздо больше чем «секс-бомба» Мэрилин Монро... Ее зовут Норма Джин, и это она, печальная и уязвимая, стоит на балконе гостиничного номера. В глубине души она тянется к нам, ей нужна наша помощь. В 1990 году Патрик Режье, изучивший эти фотографии, не случайно в своей статье в «Монд» вспомнит имя Нормы Джин: «Норма Джин Мортенсен предстает перед нами такой, какая она была на самом деле: хрупкой куклой, пойманным воробышком, пугливым, но не утратившим веселости».
Но знаем ли мы, какой «на самом деле» была Норма Джин Мортенсен? И можно ли считать доказанным, что Мэрилин Монро была менее «реальной», чем Норма Джин? А что, если «Норма Джин» была лишь одной из граней цельной личности — ни стопроцентно реальной, ни полностью фальшивой? А «незнакомая Мэрилин» была не «подлинной Мэрилин», а всего лишь «другой Мэрилин»? Действительно, если правда, что Норма Джин сотворила Мэрилин Монро, то так же справедливо и обратное утверждение. И Элтон может сколь угодно искренне оплакивать за фортепиано гибель непонятой любимицы публики, это не меняет того факта, что Норма Джин, по которой он скорбит, остается «нашей Мэрилин Монро». Величайшей в истории кинематографа звездой и легендой — куда менее уязвимой, чем свеча на ветру. Фотографии Файнгерша, порой окрашенные печалью, рассказывают нам историю свободной 29-летней женщины, с любопытством открывающей для себя Нью-Йорк. Делая кадр за кадром в поисках «неизвестной Мэрилин», фотограф создает стройную и цельную легенду — легенду о Мэрилин Монро. О культовой фигуре мирового кинематографа, сотканной из множества элементов, находящихся в неустойчивом равновесии: это и «Прекрасное дитя» Трумена Капоте Норма Джин, и экранная секс-бомба, приносящая «Фоксу» баснословные прибыли, и еще какие-то полупризрачные фигуры наподобие загадочной Зельды Зонк... Где же истина? Может быть, в словах, принадлежащих самой Мэрилин? «Я могу заставить свое лицо делать что угодно, как вы можете взять чистый холст и нарисовать на нем картину», — сказала она.
В гостиной
Мэрилин больше не одна. На диване — мужчина с сигаретой в руке. Это ее агент Ричард Шеферд. Обстановка в комнате рабочая, спокойная. Мэрилин молча слушает Шеферда, попивая апельсиновый сок, — если только это не знаменитая «Отвертка» — коктейль из сока с водкой. То погружаясь на миг в свои мысли, то снова внимая агенту, она, кажется, вовсе не замечает Эдди, щелкающего камерой. Как и с кадрами на балконе, она намерена продемонстрировать ему богатый набор самых противоречивых настроений. Вот она рассеянно ведет пальцем себе по ноге. Восхитительный момент! Эдди не должен его упустить. Прицеливаться некогда — и на переднем плане размытым пятном маячит его собственное, попавшее в кадр колено. Вот она весело смеется, поднося руку к шее. Вот с мечтательным видом смотрит в потолок. Вот озабоченно хмурит брови и подпирает кулаком подбородок. Ни зрители, ни читатели еще никогда не видели ее такой — и эта фотография станет единственной, для которой не пожалеют целой страницы в «Redbook». Это мягкая и улыбчивая женщина, но одновременно — и бизнес-леди, обсуждающая с агентом деловые вопросы. Моложавый Шеферд олицетворяет юное поколение энергичных и талантливых предпринимателей. В мире, где все еще правят бал старые зубры с толстыми дымящими сигарами, команда «Мэрилин Монро Продакшнз» выделяется новым стилем менеджмента. Им не нужны письменные столы и кожаные кресла. Ведь о важных делах можно с таким же успехом говорить, удобно сидя на диване. И пусть окна будут открыты. Выражение «новый Голливуд» появится позже, в 1970-е годы, для обозначения поколения Лукаса и Копполы. Однако в отношениях между Шефердом и Мэрилин уже ощущается предчувствие подобной атмосферы. Атмосферы «стартап» в роскошном нью-йоркском отеле. Но Файнгершу необходимо показать, что кинозвезда — человек серьезный. И на следующий день он снимает ее в черном пиджаке и полосатых брюках. За чтением профессионального издания — газеты «Motion Picture Daily». На другом снимке мы увидим ее погруженной в изучение пособия для актеров, написанного ее бывшим учителем Михаилом Чеховым. Эти фотографии представляют нам Мэрилин как продюсера и кинодеятеля. Актриса интересуется экономикой, особенно в сфере киноиндустрии. Уверенная в себе, раскрепощенная, окруженная единомышленниками.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});