Максим Брежнев - Министр Щелоков

Приведу описание вечернего Днепропетровска из книги К. С. Грушевого «Тогда, в сорок первом…»[22]. «По проспекту имени Карла Маркса, от всегда шумного рынка «Озерки» до Горного института, мимо магазинов, кафе, гостиницы «Спартак», кинотеатра «Красный факел», мимо только что реконструированного театра оперы и балета, по всему проспекту, благоухающему акациями, текла, разговаривала, шумно приветствовала знакомых, завихрялась веселыми водоворотами нарядная толпа.

Заиграл духовой оркестр в парке имени Чкалова. В театрах начинались спектакли. На сцену Дворца культуры металлургов уже выходили артисты Государственного Малого театра, приехавшие из столицы на летние гастроли. По Ленинской улице, опаздывая в украинский театр, пробежала студенческая компания.

Мигал красными точками папирос, звенел приглушенным женским смехом бульвар на проспекте Пушкина.

Город отдыхал.

В парке имени Шевченко над Днепром, долго белели рубашки парней и светлые платья девушек.

А потом опустилась ночь. Погасли фонари у театральных подъездов. Потускнели витрины магазинов. Одно за другим померкли окна. Прошел последний трамвай. Шаги одинокой парочки слышались за несколько кварталов. Перебивая запахи бензина и разогретого солнцем асфальта, благоухали ночные цветы на скверах…»

Таким был вечер субботы, 21 июня 1941 года. Ранним воскресным утром началась Великая Отечественная война (1941–1945 гг.)…

«НКВД И ЩЕЛОКОВА ПОМНЮ С ДОВОЕННЫХ ЛЕТ, ОН МНЕ ЖИЗНЬ СПАС!»

Привожу неизвестное свидетельство из довоенной биографии Н. А. Щелокова, о котором мне рассказал заместитель начальника управления кадров ГУВД по Краснодарскому краю, полковник внутренней службы Владимир Петрович Зайцев.

Вот его рассказ: «Я лично не встречался с Н. А. Щелоковым, однако память о нем дорога мне и моей семье.

Моя мать, Елена Прохоровна Довгая, родилась в 1924 году в Лисичанске Луганской области, была младшей среди 5 сестер и 2 братьев. Ее брат, Михаил Прохорович Довгий, армейский политработник, более чем с 40-летним стажем, был очень похож на главного героя фильма «Коммунист», в исполнении Евгения Урбанского, в своей беспредельной вере в КПСС и решения ее руководящих органов.

Дядя Миша постоянно вел со мной беседы, разъясняя милицейскому политработнику политику партии и правительства. И вот, в очередной приезд к нему в 1983 году он, идеальный, на мой взгляд, коммунист, говорит мне, тоже члену партии: «Не верь информации, которая идет по линии партийных органов о Щелокове».

На мой вопрос: «Дядя Миша, а Вы-то здесь причем? Никогда к МВД отношения не имели».

Он отвечает: «С МВД действительно дел не имел, а НКВД и Щелокова помню с довоенных лет, он мне жизнь спас! Ты же знаешь, у нас в семье были репрессированные…».

Я и раньше знал, что мужей двух старших сестер матери арестовали в 1937–1938 годах.

Мужа Анны Прохоровны, горного инженера, руководителя одной из угольных шахт Лисичанска арестовали по обвинению во вредительстве, осудили и отправили в лагерь, в район Магадана, где его в 1944 году убили уголовники, за то, что отказывался уголовникам приписывать работу, выполнявшуюся другими заключенными. Мужа Нонны Прохоровны, редактора одной из областных газет в Донбассе, арестовали и вскоре, как врага народа, расстреляли. (В середине 50-х годов прошлого века обоих их реабилитировали).

Когда дядя Миша в 1938 году отслужил срочную службу в РККА, то по совету отца, моего деда, Прохора Васильевича Довгого, работника прокуратуры, в Лисичанск возвращаться не стал (после ареста у деда жили семьи дочерей, чьи мужья были репрессированы), а поехал в Днепропетровск, где учился в институте, из расчета, что там не будут знать о репрессированных родственниках.

По прибытию в Днепропетровск и постановке на партийный учет в Красногвардейском райкоме партии Украины (где молодой коммунист Довгий и познакомился с первым секретарем райкома партии Щелоковым) райком его направил на работу в райфинотдел. Дядя последовательно прошел несколько должностей от и. о. инспектора райфинотдела до и. о. председателя одного из райисполкомов Днепропетровска. Больше двух-трех месяцев на одной должности не задерживался, шли массовые аресты советских, партийных работников, не успевал освоиться на одной должности, его назначали исполняющим обязанности по вышестоящей. Когда Щелоков уже работал председателем Днепропетровского горисполкома, «органы» обратили внимание и на Довгого.

Начальник Днепропетровского горотдела НКВД сообщил Щелокову, что его подчиненный, исполняющий обязанности председателя райисполкома, имеет родственную связь с женами врага народа и крупного вредителя, Довгий должен быть незамедлительно уволен.

Щелоков, понимая, что вскоре последует арест, сказал, что рекомендацию органов он выполнит, но обратил внимание, что Довгий М. П. ни в чем предосудительном не замечен, и дальнейшие решения по члену ВКП(б) надо обязательно доложить первому секретарю горкома партии. (Секретаря горкома не было в городе, и его прибытие ожидалось дней через 10). Начальник НКВД согласился со Щелоковым.

В тот же день Щелоков вызвал дядю, рассказал о визите представителя НКВД, предложил подать заявление об увольнении по собственному желанию и срочно уехать из Днепропетровска. В райкоме партии дядя заявил, что уезжает в Киев, по семейным обстоятельствам, в действительности уехал в Лисичанск, какое-то время скрывался у родственников, на партийный учет не становился. Вскоре кто-то из друзей, оставшихся в Днепропетровске, прислал письмо на адрес деда и, как бы рассказывая о новостях в жизни знакомых, указав фамилию начальника НКВД без должности, сообщил, что у того большие неприятности, он тяжело заболел, а в семье кто-то даже скончался.

Дядя, поняв смысл письма, позвонил в Днепропетровск и узнал, что в руководстве НКВД другие люди. Как впоследствии выяснилось, начальника самого арестовали за нарушение законности.

В 1939 году волна репрессий значительно уменьшилась, дядю никто не преследовал. Он встал на партийный учет, устроился на работу, завел семью, а в 1941 году ушел на фронт, всю войну прошел политработником.

В завершение нашей беседы я сказал, что Щелоков очень рисковал в той ситуации.

Дядя ответил, что и в случае ареста, он Щелокова не выдал бы.

Через несколько дней в разговоре на эту тему с моей матерью, она подтвердила, что о роли Щелокова в судьбе брата ей известно. На мой вопрос, почему, я никогда ранее этого не слышал, мать пояснила: «Длительное время никто в семье, кроме отца, Прохора Васильевича, и самого Михаила, о роли Щелокова не знал. Языки развязались после 20 съезда КПСС, сестры узнали, кто спас брата, а нас, их детей, они пытались уберечь от лишних волнений и поэтому старались о репрессиях не говорить».