Михаил Филиппов - Ян Гус. Его жизнь и реформаторская деятельность

Лишив Гуса священнического сана, прелаты сделали свое дело и передали Гуса светской власти, то есть императору, причем лицемерно умыли руки, сказав: “Если император пожелает, он может не казнить Гуса, а заточить”. Но Сигизмунд тотчас передал Гуса пфальцграфу Людвигу, сказав: “Поступи с ним, как с еретиком”.

Людвиг, в свою очередь, призвал констанцского фохта Хагена и сказал уже вполне откровенно:

– Возьми его и сожги как еретика.

Отцы Констанцского собора преспокойно продолжали заседание и перешли к другим очередным делам.

Под прикрытием нескольких тысяч вооруженных людей Гуса повели через соборную площадь. На пути он увидел горящий костер: это жгли его книги. Гус улыбнулся и сказал окружающим:

– Не верьте, что я умираю за еретические учения. Меня обвинили враги и лжесвидетели.

Затем он стал молиться по-латыни.

Место казни находилось за городскими воротами, между садами, подле Рейна и недалеко от того самого замка Готтлибен, где был в заточении Гус и куда потом посадили папу Иоанна. Прибыв на место, Гус упал на колени и продолжал молиться. Когда палач велел ему взойти на костер, Гус выпрямился и сказал так громко, что его слышали даже в значительном отдалении:

– Иисусе Христе! Эту ужасную позорную смерть я терплю ради Евангелия и ради проповеди твоего слова; потерплю покорно и со смирением!

Палачи раздели Гуса и привязали ему руки назад к столбу; ноги Гуса стояли на скамье. Вокруг него положили дрова пополам с соломой. Костер достигал Гусу до подбородка. В последний раз имперский маршал фон Поппенгейм предложил Гусу спасти жизнь отречением от ереси.

– Нет, – сказал Гус, – я не знаю за собою вины.

Тогда палачи зажгли костер.

Гус запел гимн: “Христе, Сын Бога живого, помилуй меня”. Но пламя, раздуваемое ветром, поднялось высоко, и Гус вскоре умолк.

Пепел мученика был тщательно собран палачами и выброшен в Рейн, чтобы ничего не осталось от еретика.

Таковы исторические подробности смерти Гуса. Известно предание о старухе, подложившей полено дров под костер Гуса, причем Гус будто бы воскликнул: “О sancta simplicitas!” (святая простота). Эта подробность не подтверждается историческими исследованиями: она характеризует лишь позднейшие взгляды на личность Гуса.

Гус на костре (гравюра на дереве, 1563 г.).

Заключение

Учение Гуса и его историческая роль

Гус был сожжен не за ересь, а за свою устную и письменную проповедь, содержавшую резкую критику господствующей церковной системы. Необходимо поэтому сказать несколько слов об этой критике.

Нравственная сторона учения Христа и правильная организация церкви – таковы две основные идеи, вокруг которых вращаются все рассуждения Гуса. Для него главным чудом является само христианское учение о любви к ближнему. Веру во внешние чудеса, и особенно требование чудес, он считает доказательством маловерия. В деле церковной реформы Гус выступает не как решительный противник всякой организации, но как обличитель всех нехристианских действий духовенства. В вопросе об источнике христианской истины Гус не является рационалистом в новейшем смысле этого слова, то есть он не отвергает откровения; но Гус уже дает почетное место разуму и личному убеждению, утверждая, что разум и самостоятельное логическое мышление являются такими же источниками познания истины, как и откровение, и что само откровение может быть усвоено лишь при посредстве разума. Если Гус иногда утверждает, что Евангелие есть единственный источник истины, то этим он вовсе не ставит авторитет книги выше авторитета разума, так как проводит различие между самой истиной и средством ее познания; а таким средством является разум по отношению к евангельской истине, как всякой другой. Гуса поэтому нельзя упрекнуть в том, в чем упрекали Лютера, говоря, что этот последний создал нового “бумажного папу”, заменив авторитет папы авторитетом Библии. Стоит прочесть полемическое сочинение Гуса против Станислава, чтобы убедиться в том, что, по мнению Гуса, евангельская истина усваивается посредством разума и разумных доводов. Евангельский авторитет поэтому противопоставляется в сочинениях Гуса не внутреннему нравственному авторитету – с этим последним он, наоборот, постоянно совпадает, – а единственно внешнему авторитету церковной иерархии. Этот последний отвергается Гусом безусловно. По его мнению, суждения как отдельного иерарха, так и целой совокупности иерархии нисколько не более непогрешимы, чем суждения любого члена церкви. Ни один человек, будь то священник или мирянин, не обязан без разумных доводов, основанных на изучении писания, поверить на слово ни папской булле, ни даже изречениям отцов церкви. Опровергать евангельской истины нельзя, так как божество не может заблуждаться; но даже целый собор иерархов может заблуждаться и, что еще того хуже, может силою заставлять других верить в свои заблуждения.

В тесной связи с этой критикой церковного авторитета находится и учение Гуса о самой церкви.

Исходя из известных слов одного из отцов церкви, Августина, что церковь есть совокупность “избранных”, Гус дает этому положению весьма своеобразное истолкование. У Августина избранные “предопределяются” фаталистическим образом; у Гуса это понятие играет совсем иную роль. По мнению Гуса, истинными членами церкви являются не люди, внешним образом к ней принадлежащие, но все праведники от самого сотворения мира. Одна внешняя принадлежность к христианской вере, хотя бы сопряженная с высоким духовным саном, не включает человека в число “избранных”. Люди, внешним образом числящиеся среди христиан, а на деле распутные или негодные, на самом деле члены “антихристовой церкви”. Папа, стремящийся стать на место Христа, есть не апостолический папа, а “наместник Иуды Искариота”. Если члены коллегии кардиналов живут не по-христиански, они хуже язычников, совершающих грехи по неведению.

Повиновение папской и вообще церковной власти должно быть условным. Если духовная власть идет против учения Христа, ей надо сопротивляться. Любой мирянин не только может, но должен проверять повеления духовной власти Писанием.

Если духовная власть оскверняет храмы и грабит народ, светские правители имеют полное право изгонять таких пастырей из храмов и даже конфисковать неправильно расточаемые церковные имущества.

Таковы главные положения, развитые Гусом в его сочинениях. Нечего и говорить, что это учение шло вразрез с духом и стремлениями католицизма и что оно было, в социальном отношении, более опасно для Рима, чем любая догматическая ересь. Но осудить Гуса за одно его учение о церкви было бы трудно, так как в этом случае пришлось бы открыто защищать злоупотребления. Вот почему враги Гуса избрали кратчайший и вернейший путь, приписывая ему такие догматические положения (например, об евхаристии), о которых он и не помышлял. Для Гуса вопрос о догме постоянно стоял на втором плане. Он являлся, прежде всего, реформатором в области чисто нравственной и именно поэтому был для господствующей церковной системы опаснее других, даже более смелых и резких реформаторов.