Елена Прудникова - Самый человечный человек. Правда об Иосифе Сталине

Однако нужда в работниках была, и нужда острая. На этот раз Иосифу не пришлось раздобывать деньги всеми правдами и неправдами у таких же обездоленных, как и он, товарищей: его вызывал на работу сам Ленин, и 70 рублей на дорогу прислали из-за границы. Но – не судьба. Деньги выслали в Вологду на имя одного ссыльного студента-армянина, который оказался человеком ненадежным и попросту забрал их себе, а Иосифу сказал, что они пропали. И только попав за границу, Иосиф сумел разобраться во всей этой истории и узнал, что деньги были присланы и забраны с почты. Но не станешь же искать по всей необъятной России бывшего ссыльного и спрашивать у него: «Где те семь червонцев, которые тебе прислал наш ЦК?» Тем более что студент даже не был большевиком… Так и сорвался в тот раз побег из ссылки. Больше он бежать не пытался – все равно срок заканчивался. 27 июня 1911 года Иосиф совершенно законным образом уехал из Сольвычегодска в Вологду.

Окончание срока ссылки не означало, что вчерашний ссыльный становился вольным как ветер. Ему было запрещено многое, в том числе проживание в крупных центрах. Но Иосиф никуда и не спешил. Два месяца он просидел в Вологде, считай, по доброй воле – это Коба-то, для которого неделя без работы была вечностью! Почему? Денег не было? Это только частичное объяснение. Скорее, «вологодское сидение» Кобы можно объяснить обстановкой в партии, которую раздирала очередная склока. Иосиф давно уже не был тем романтическим юношей, что снизу вверх смотрел на столпов социал-демократии, теперь он относится к ним трезво и слегка иронично – к их бесконечным политическим спорам и раздорам. «О заграничной «буре в стакане воды», конечно, слышали, – пишет он в письме к товарищу. – Блоки Ленина – Плеханова, с одной стороны, и Троцкого – Мартова – Богданова, с другой. Отношение рабочих к первому блоку, насколько я знаю, благоприятное. Но вообще на заграницу рабочие начинают смотреть пренебрежительно: «Пусть, мол, лезут на стенку, сколько их душе угодно, а по-нашему, кому дороги интересы движения, тот работает, остальное приложится». И снова все о том же, все о том же: «По-моему, для нас очередной задачей, не терпящей отлагательства, является организация центральной (русской) группы, объединяющей нелегальную, полулегальную и легальную работу на первых порах в главных центрах (Питер, Москва, Урал, Юг). Назовите ее как хотите – «Русской частью Цека» или вспомогательной группой при Цека – это безразлично…» Ему самому тоже надоела роль деятеля местного масштаба, и в редакцию «Рабочей газеты» он пишет: «…не лишне будет, если заранее заявлю, что я хочу работать, но буду работать лишь в Питере или Москве: в других пунктах в данное время моя работа будет – я в этом уверен – слишком малопроизводительна». Да уж, стоило дожидаться легального статуса, чтобы тут же перейти на нелегальное положение!

Так что Коба не просто сидел в Вологде, а ждал погоды, ветра, благоприятного его планам и задумкам. Силу он в себе чувствовал большую, и надо было устроить так, чтобы ЦК предложил ему хорошую работу, сообразно этой силе.

Поскольку в состав Русского Бюро он в связи с арестом уже не вошел, Кобе предложили стать разъездным агентом ЦК. Это была полезная работа, и он, конечно же, не отказывался, но… но так получилось, что на этот раз ему особенно недолго пришлось погулять на воле. Охранка вела ссыльного революционера плотно, а он отправился в Питер и, едва там появился, как был через несколько дней арестован и препровожден обратно в Вологду. Но что удивительно: Иосиф словно бы сам облегчал филерам их работу. При желании он легко отрывался от любого наблюдения, а тут почему-то останавливается в гостинице «Россия», куда время от времени возвращается и откуда его успешно подхватывают филера, если им случится потерять след. И после ареста чудеса: его не отправляют по этапу, а просто выдают проходное свидетельство, чтобы он сам, без конвоя, возвращался обратно в Вологду – и охранка верит, что он, совершивший в своей жизни столько побегов, на этот раз не сбежит. А что самое удивительное – он на самом деле туда возвращается! Право же, создается такое впечатление, что все это небольшие военные хитрости и что Иосиф сам хотел в это время отойти подальше от непосредственной партийной работы. Но ведь Ильичу об этом не заявишь, не так ли? А вот если охранка арестует и вернет в ссылку – тогда совсем другое дело…

Чего же ждал и от чего уходил Иосиф? Арестован он был 9 сентября, вышел на свободу 14 декабря и, пробыв десять дней в Питере, уехал в Вологду. Мог и не ехать, мог отправиться куда угодно, даже за границу. Но предпочел, пробыв в столице столько, сколько хотел и переделав все намеченные дела, вернуться на место ссылки. Теоретически эта задержка могла считаться побегом, но практически никто его не преследовал, ведь он вернулся в Вологду, чего же еще могло хотеть охранное отделение?

Все становится понятным, едва мы сопоставим даты. Обстановка в партии была, как всегда, склочная, и в то время как раз готовилась партийная конференция, которая и прошла в Праге в январе 1912 года. Там было принято решение издавать столь долгожданную общероссийскую газету под названием «Правда», а также избран новый состав ЦК, куда вошли, помимо Ленина, два друга Иосифа: Орджоникидзе и Спандарян. И на первом же заседании в состав ЦК был введен и Коба. Вошел он и в состав Русского Бюро. И все это произошло как бы помимо него, все время подготовки конференции он мирно просидел в Вологде, не мешаясь ни в какую политику (за исключением нескольких встреч, проведенных в Питере в те самые десять дней). И в конференции не участвовал – может, и к лучшему, а то еще неизвестно, к чему бы это привело. О том, что не все так просто было в отношениях между Кобой и ЦК, косвенно говорит письмо Крупской, отправленное Орджоникидзе. «Получила письмо от Ивановича (один из партийных псевдонимов Иосифа. – Е.П. ), развивает свою точку зрения на положение дел… Видно, что страшно оторван от всего, точно с неба свалился. Если бы не это, его письмо могло бы произвести гнетущее впечатление».

Что там такое произошло, что это за «точка зрения» и от чего она «оторвана»? Тут не надо и думать долго. Известно, что Иосиф самым главным считал работу в России, он знал и понимал эту конкретную практическую работу. В политике он тоже понимал, и еще как понимал! – но не абсолютизировал ее, как заграничные цекисты. Это вообще свойство абсолютного большинства политиков, для которых весь мир вертится вокруг их партии, какой бы крошечной она ни была, самые важные дела на свете – те, которые в данный момент в ней творятся, и лишняя запятая в программе может быть значительнее войны в другом полушарии. Сколько Иосиф издевался над скандалом с «отзовистами» и прочими тому подобными партийными бурями, вокруг которых кипели политические страсти в окрестностях Эйфелевой башни и на берегах Швейцарского озера! Цекисты были политики, он – практик. Они могли серьезно относиться к работе партии в Государственной Думе, он – не мог. «Ликвидаторы», «отзовисты»… – какая разница, выйдут большевики из Думы или не выйдут, если их в этой Думе – крохотная фракция. Останутся они – это ни на что не повлияет, выйдут – никто не заметит. Какая польза от всей этой возни тем людям, которые должны были на местах, в Баку и на Выборгской стороне, на Кавказе и на Урале, возрождать из обломков ту партию, на которую он сделал ставку в деле своей жизни – достижении справедливости для максимально большего количества униженных и оскорбленных. Всю жизнь он над всеми политическими разногласиями ставил единство партии (и в конце концов это дорого обошлось стране…).