Герхард Больдт - Гитлер. Последние десять дней. Рассказ очевидца. 1945

Поступавшая в первых числах января 1945 г. информация подтверждала высказанные ранее Геленом предположения, касавшиеся сроков наступления на востоке. Русские сосредоточили на висленских плацдармах невиданное количество войск и техники. Реальные цифры намного превышали наши предварительные оценки и превосходили все, с чем мы сталкивались ранее на протяжении войны. Ситуация сделалась настолько угрожающей, что Верховное главнокомандование приказало отвести танковый корпус генерала фон Заукена, направленный в январе для усиления группы армий «Центр», подальше от передовой, чтобы он не пострадал от мощного артиллерийского огня русских, обычно предшествовавшего крупному прорыву. Командование, кроме того, надеялось в результате этого решения держать танковый корпус в постоянном боевом резерве и задействовать его немедленно там, где возникла бы острая необходимость. Однако Гитлер, узнав об этом приказе, распорядился оставить танки в 3–6 километрах от переднего края; в итоге они оказались в пределах досягаемости артиллерийского огня русских. Никаких разумных объяснений причин отмены приказа Верховного главнокомандования Гитлер представить не соизволил, да и времени исправить ошибку уже не было: наступление русских должно было вот-вот начаться.

Точно 12 января войска маршала Конева устремились в глубь Германии с Баранувского (Сандомирского) плацдарма. 13 января перешли в наступление с Пулавского и Варкского плацдармов войска под руководством маршала Жукова. Находившийся в резерве танковый корпус генерала фон Заукена понес значительные потери в ходе артиллерийской подготовки русских, которая длилась часами, расчищая пехоте дорогу для атаки.

Советские войска, продвигаясь в западном направлении, сметали все на своем пути; словно бушующие потоки воды, прорвавшиеся через плотину, они сокрушали немецкие позиции по всему фронту, обходя немецкие воинские части, которые оказывались у русских в тылу, подобно островкам среди бурного океана. У русских была единственная цель — ворваться в Германию как можно скорее.

В эти тревожные дни все сотрудники разведывательно-аналитического управления работали сутками, не покладая рук, до полного изнеможения. Гелен разделял с нами все тяготы и невзгоды. Но было уже слишком поздно: военная разведка уже ничем не могла помочь немецкому командованию. Фронт в полосе наступления русских рухнул, командные пункты были уничтожены, офицеры связи попали в плен или бродили где-то, стараясь уйти от опасности и пробиться к своим. Обстановка на фронте менялась так быстро и радикально, что мы потеряли всякий контакт с ведущими бой немецкими частями и не имели ни малейшего представления о реальных событиях. Крупные воинские соединения, с которыми у нас всегда сохранялась устойчивая связь, постоянно куда-то пропадали, будто вовсе исчезали с лица земли. В конце концов Гитлер распорядился о направлении железнодорожным транспортом в район боев значительных подкреплений, однако когда эти войска прибыли к месту назначения, то обнаружили, что уже сами находятся в тылу русских. На пятый или шестой день наступления передовые отряды Конева достигли Верхнесилезского промышленного бассейна, а на десятый день вышли к Одеру у города Глогау.

В связи с назначением меня помощником генерала Гудериана я 20 января покинул управление Гелена. В качестве последней услуги, оказанной мною Гелену, я перевез его семью из Саксонии в Баварию. Генералу уже было известно: по решению Ялтинской конференции Саксония после войны должна была войти в зону советской оккупации Германии. Но и после ухода из разведывательно-аналитического управления я встречался с Геленом на рабочих совещаниях в кабинете Гудериана почти ежедневно до тех пор, пока Гитлер не снял их обоих с должностей и не упразднил службу Гелена.

Однажды, когда я предавался воспоминаниям о счастливых днях совсем недалекого прошлого, ход моих мыслей нарушил Гудериан, объявивший о предстоящем втором совещании у Гитлера. Вскоре после полуночи в дождливом и холодном феврале мы выехали из Цоссена в Берлин. Далекий горизонт был освещен заревом пожарищ. Никто не проронил ни слова, все были молча погружены в невеселые думы, особенно Гудериан. Скоро мы свернули с Герман-Геринг-штрассе на узкую дорогу, ведущую к убежищу фюрера. В эту ночь меры безопасности были еще более строгими. На каждом углу стояли часовые с автоматами и ручными гранатами у пояса. Один из них сопроводил нас с автостоянки до входа в убежище и передал другому охраннику.

Строительство этого подземного убежища началось во дворе имперской канцелярии лишь в 1944 г., когда подвальные помещения непосредственно под зданием самой канцелярии были признаны ненадежными и не обеспечивающими полной безопасности фюрера и его ближайших сподвижников. Строительство велось в большой спешке и так и не было доведено до конца.

Мы спускались, казалось, по бесконечным ступенькам между голыми и холодными бетонными стенами. Внизу нас встретил тот же самый офицер СС, проверявший наши документы в полдень. Мы снова сдали личное оружие и стояли, стараясь сохранять непринужденный и довольный вид под пристальными взглядами дрессированных охранников. Затем нам позволили пройти в приемную, где Кальтенбруннер любезно приветствовал Гудериана и сообщил, что Гитлер уединился с Борманом. Через несколько минут в дверях появился Борман и пригласил Кальтенбруннера пройти в кабинет Гитлера. Наблюдая за Кальтенбруннером, я старался обнаружить причину моей острой неприязни к этому человеку. Возможно, какую-то роль играла при этом его наружность. Грубые черты лица свидетельствовали о жестокости, и, если бы не шрам от дуэли, указывающий на его студенческое прошлое, любой бы сказал, что он скорее похож на грузчика. Почти двухметрового роста, широкоплечий, с лопатообразными руками, он обладал значительной физической силой, и я всякий раз трепетал, когда он пожимал мне руку. Австриец по рождению, Кальтенбруннер сделал головокружительную карьеру благодаря своему политическому фанатизму, беспощадной жестокости и склонности к интригам.

В описываемый момент Кальтенбруннер являлся главой могущественного Главного управления имперской безопасности (РСХА), объединявшего под своей крышей как уголовную, так и политическую полицию, или гестапо. Его восхождение к вершинам власти началось после покушения на Рейнхарда Гейдриха. В период между приходом Гитлера к власти и началом Второй мировой войны обергруппенфюрер СС Гейдрих, заместитель рейхсфюрера Гиммлера, сумел полностью починить собственного шефа своему влиянию. В то же время ни для кого не было секретом, что Гиммлер всегда поступал так, как хотел или рекомендовал Гейдрих. Но в первые годы войны некоторым людям из окружения Гиммлера, и в первую очередь Вальтеру Шелленбергу и Отто Олендорфу, удалось в какой-то мере дискредитировать Гейдриха в глазах Гиммлера, уменьшить его влияние. Однако Гейдрих смог заручиться поддержкой самого фюрера, который даже назначил его имперским протектором Богемии и Моравии, где он в 1942 г. был убит бойцами чешского движения Сопротивления. Когда Гиммлеру понадобилось подобрать кандидатуру на ставший вакантным пост начальника РСХА, он не захотел выдвигать на эту должность кого-либо из кадровых работников своего аппарата, опасаясь повторения истории с Гейдрихом, который с течением времени превратился в опасного соперника в борьбе за власть. Поэтому выбор Гиммлера пал на Кальтенбруннера, тогдашнего руководителя СС и полиции Верхней и Нижней Австрии.