Семен Гудзенко - Завещание мужества

Март — апрель 1952

Дальний гарнизон (Главы из поэмы)

Как обманчива пустыня на рассвете!Отутюжены все складки на буграх,и раскачивает жаворонков ветер,как бубенчики на шелковых шнурах.

И пески лежат — прохладные,   немые.Так и хочется побегать босиком!И, величественно выгибая выи,из райпо верблюды шествуют шажком.

Но солдат хороший чуду верит мало —знает твердо он:   пичуга отзвенит,только выкатится из-за переваласолнце, за ночь поостывшее, в зенит.Обещает небо жаркую погоду —разошлись без столкновений облака!

…Все получено старшинами к походу —пуд добра идет на каждого стрелка.

А добро стрелку положено какое?Трехлинейка,   котелок,     противогаз,да баклажка,да лопатка под рукою,да в мешке зеленом суточный запас.

Шаг упрямый,шаг тяжелый,шаг походный.По колено пыль,   по пояс пыль,     по грудь!К сорока уже по Цельсию сегодняподскочила обезумевшая ртуть.

Солнце тоже поднимается все выше —над холмами,над песками,над полком.

«Трое суток лили ливни», —   Таня пишет.Ну, а разве ей напишешь о таком?Третий месяц эта степь дождей не знала,третий час пылишь, как проклятый, по ней!..

Федор Зыков от привала до привалауставал все безнадежней,   все сильней.И казалось парню: ноги прикипелик раскаленному песку —   не отодрать!И хотелось парню, словно на постели,на бархане хоть немного подремать.

Старшина шагает рядом:— Что, рябина,долу клонишься, качаешься?— Печет…— Дай-ка мне твой карабин!Два карабинане сотрут мое старшинское плечо!— Хорошо б сейчас с Папаниным на льдине!Попрохладней вроде…— Мудрая мечта!— Ну, куда тут заховаешься, в пустыне?Ни травинки, ни былинки, ни черта!Тень какая от приспущенного стягаи какая от штыков граненых тень?!

С теплым чаем алюминьевая флягаоттянула, как свинцовая, ремень.Строго-настрого приказано: не трогатьбез команды лейтенанта —   ни глотка!…Припекает солнце намертво дорогу,не щадит оно усталого стрелка.

А чаек во фляге плещется и манит.Так и просится:«Хлебни меня, солдат!»Как неполитый кленочек, парень вянети поглядывает изредка назад.

Дымовой завесой пыль за батальоном:закружило всех и все заволокло.То, что было перед выходом зеленым,просолилось,   стало в лоск белым-бело!Гимнастерки задубели на пехоте,до железа не дотронешься рукой.

— Не мечтал гулять по этакой погоде!— Говорят, что заночуем над рекой.— Может, дождик вдарит, видишь, бродит   тучка?— Хорошо бы…—   разговор ведут бойцы.…Только скрюченная жухлая колючка,да белеют вдоль дороги солонцы,да по чистому уснувшему барханучерепашьи неглубокие следы,да на сотню километров ни стакана,ни глотка тебе, ни капельки воды!

Шаг упрямый,шаг тяжелый,шаг походный.По колено пыль,   по пояс пыль,     по грудь!До пятидесяти градусов сегодняподнимается расплавленная ртуть.

Старослужащие Цельсию не верят,туркестанцев этой цифрой не возьмешь!Всю пустыню, если надо, перемерят!Жаль — без песни, но в песках не запоешь.

Вот идут они —   винтовки за спиною, —рукава по самый локоть закатав,обожженные не солнцем, а войноюу днепровских или волжских переправ.

Не такое старослужащие помнят.— Что вздыхаешь, Зыков?— Трудно.— Помолчи!Обжигала нас война, а в этой домнеТуркестанцу как у тещи на печи!

Что им солнце беспощадное, валившимс одного снаряда танки под Москвой?Что им ветер обжигающий, ходившимв штыковые на берлинской мостовой?!

Им легко в колонне двигаться пехотной —был пожарче от Москвы к Берлину путь!

…Шаг тяжелый,шаг упрямый,шаг походный.По колено пыль,   по пояс пыль,     по грудь!

В гору пушки выползают на мехтяге,опустив к земле короткие стволы.Не торопятся машины-работяги —но уж тянут, как упрямые волы!

И, колеса из завала выгребая,поднатужилась пехота:— Ну, разок!— Взяли!   Разом! —И машина боевая —юзом,   юзом,     и пошла наискосок!И умчалась.Не слышны уже моторы,только хруст песка —полка тяжелый шаг.

…Где-то танки естьи бронетранспортеры.Есть полуторки в просторных гаражах!Где-то — бог войны и чудо-самолеты.Есть и вещи поновей у нас в тылах.Но сегодня в одиночестве пехотаотрабатывает пеший марш в песках.Отрабатывает выдержку и силув стороне от кишлаков, колодцев, рек —там, куда отару редко заносило,где не частым гостем пеший человек.

По дороге за колонной туча пыли.Не заметил замыкающий солдат,как в зеленом фронтовом автомобилегенералы из дивизии катят.

Впереди сидит, плечом к плечу с шофером,загорелый и обветренный старик.Он за три десятилетия к просторамгосударственной окраины привык.

Обошел он пять республик и объехал,азиатское безбрежье пересек.Гул шагов его хранит в ущельях эхо,след сапог хранит разбуженный песок.

Он, как в юности, вынослив, непоседлив,как на фронте, все спешит увидеть сам.Он с бойцами по-отечески приветлив,знает тысячи людей по именам!

К генералу обратиться можешь смело —знают люди из полков и кишлаков,что всегда и до всего в пустыне делодепутату скотоводов и стрелков.

Приходи к нему и штатский и военный,он на месте — даже в полночь приходи.Как с отцом родным —   прямой и откровенныйразговор неторопливый заводи.И выкладывай, какая есть забота.Если требуется помощь — попроси.На открытие сельгэс или заводагенерала непременно пригласи.

Он приедет не для славы и почета,не в президиуме время проведет.Обойдет он территорию завода,будто роту поверяет, не завод!

Для него всегда законы службы святы:ищет смысл во всем — не только «внешний вид».Потому, волнуясь, ждут его комбаты,услыхав, что он на стрельбища спешит;потому обеспокоен предколхозаиз соседнего со штабом кишлака;потому в песках «не нашего» вопросанет для старого бойца-большевика!

Он вернется с заседания горкома:ждут дехкане депутата своего,ждет начштаба,и с утра заждался домастарый друг,   что прибыл в отпуск из ПРИВО[2]

И полночи вспоминают генералы,как от кушкинских редутов на Гератинтервентская орава удирала,удирал английской армии отряд;как влюбились в край   (тогда пустой и дюнный)два солдата из орловской стороны,как мечтали жить всемирною коммунойи мечте своей по-сталински верны.

…Вот он встал.Усы свисают по-казачьи.Как у старого учителя — пенсне.

— Генерал Багров приехал!— Ух, горячий!— И подвел же нас курянин! —Как во сне,вдруг увидел Федор Зыков генерала.Дверца хлопнула,идет к нему Багров:— Поотстал, солдат? Нестрашно для начала!— Первый раз иду!— А может, нездоров?— Нет, товарищ генерал, я не болею.Я из Курска. Трудновато мне в песках.— Понимаю. Хорошо б сюда аллею,чтобы тень от лип да речка в камышах!Значит, курский, Зыков, будешь? А районаты какого?— Ракитянского.— Бывал…

…Генерал с бойцом шагают вдоль колонны.— Письма пишешь?— Нынче только отослал.— Не родителю?— Убит под Инкерманом…— Говоришь, под Инкерманом? А отца,ты скажи мне, Зыков, звали не Иваном?— Да. Григорьевичем…— У меня бойцаракитянского, припомнил, так же звали.Подкосил его у знамени свинец.Мы с ним вместе в Черноморье воевали…Слышишь, Зыков! А тебе он не отец?— Это ж батя мой!— Не может быть…— Отец мне!— Что же сын его на марше поотстал?Видно, плохо разобрался ты в наследстве! —И солдату улыбнулся генерал:— Помни, Зыков: эти алые погонызавещал тебе отец.Учись, сынок!— Есть, учиться!

Вдаль уходят батальоны.И вернулся в строй смущенный паренек,молча встал он под прославленное знамяи пошел за ним вперед,   вперед,     вперед!

Старшина тогда сказал:— Самосознанье! —Горобцов кивнул:— Теперь не подведет…

И живой стоял у парня пред глазамив плащ-палатке,   в каске     батька-фронтовик.

Как Багров —   был невысок,     плечист,       с усами.Как Багров, спросил:Что, малый, не привык?Трудно, Федя? Я ведь знаю — трудно, Федя!Завещал тебе отец нелегкий путь.Но иного нет, сынок, пути к победе!…По колено пыль,   по пояс пыль,     по грудь!

Полк в дороге от восхода до заката —с каждым часом тяжелей походный шаг.И в барханах сапогами отпечатанне отмеченный картографом большак.

Вечереет.И пустыня постепенноостывает,   отдувается,     скрипит,точно взмыленная лошадь, белой пенойсолонцовые излучины кропит.

Вечереет.Перевернута страница.И пески уже повиты синевой.И по берегу реки молчит граница.— Вот и край страны!— Передний…— Боевой!

Легко солдаты служат,когда сердечно дружат —читают письма вслухот матерей из дома,из школы, из райкома,от девушек-подруг,сойдясь под вечер в круг.

Легко солдаты служат,когда в свободный часс хорошей книгой дружат,хорошему учась,над каждою страницейо действующих лицахтолкуют горячась.

Бывает, что о долге,о славе спор зайдет.И вдруг стихи о Волгепрочтет стрелковый взвод.

И образ сталинградцавсе озарит огнем.И будет взвод старатьсясебя увидеть в нем!

…Не сходит солнце с небакак днем, лучи разят,да комары свирепо,что «мессеры», звенят.Но у арыка тесно:лежит, сидит народ,никто не встанет с места,в палатку не уйдет.

Полроты у арыка —сейчас не стирка там:свела пехоту книгак развесистым кустам.

Жить легче с умной книгой.— Читай, земляк, читай!В ней правда о великойвойне за милый край!

И слушают солдаты,и мнится молодымза горным перекатомчужой фугасный дым.

— Как быть?— Как в книге честной!— Как жить?— Как Кошевой!— А если смерть?— Так с песней!— А рана?— Снова в строй!

О книга!Друг заветный!Ты в вещмешке бойцапрошла весь путь победныйдо самого конца.

Твоя большая правдавела нас за собой.Читатель твой и авторходили вместе в бой.

…Я видел в Туркестане,как в предвечерьеполкнад книжными листамизадумчиво умолк.

Чуть губы шевелились, —казалось, в страшный знойв пустыне наклонилисьсолдаты над Десной,   над Волгой,   над Онегой…

У каждого стрелкалюбимая есть книга,родимая река!

…А я такую в жизниеще не сочинил,чтоб воин Коммунизмав ней жажду утолил!

У старшины в каптерке,в палатке на пригорке,картинки на стенеиз фронтового быта,чтоб не было забыто,что было на войне.

У старшины в каптерке,где сладок дух махоркии запах гуталинаот сказочных сапог,в которых из Берлинапришел в пустыню полк,где обмундированьележит на стеллаже,где есть всему названье,все людям по душе, —соленую от потабоец одежку снял:— Нарядным быть охота!

Кто чувство это знал?!

И сразу для героянашлись у старшиныотличного покроязеленые штаны,мундир по лучшей моде,знак гвардии на нем.

— Устал, герой, в походе?— Под старость отдохнем, —ответил Зыков басом.

В палатке старшиныкурянин подпоясани с каждой стороныпридирчиво осмотрен,ревниво обсужден,как на осеннем смотре,где скоро будет он.

…Веселый и опрятный,спешит в райцентр солдат.На нем мундир парадныйи пуговки горят,на нем ремень, уставомположенный бойцу.И все на парне бравоми кстати   и к лицу!..

Стучат подковки звонко —сапожник был мастак!Заслушалась девчонка,пошла, замедлив шаг.А мальчики —   те следомбегут вперегонки:— Гляди, Витюк, на этомсо звоном сапоги!

И даже два майорадовольны были им,когда он вдоль забораударил строевым.

До парка недалече —умерил Зыков пыл,расправил шире плечи,пилотку набок сбил.И, отойдя в сторонку,к тесовому крыльцу,достал солдат суконку,смахнул с кирзы пыльцу —и в самом лучшем видепред публикой предстал.

Эх, если б это виделтоварищ генерал!

Сказал бы:«Что я вижу!Не узнаю орла!Ну, подойди-ка ближе.Как служба? Как дела?Боишься, Зыков, марша?»

И Зыков бы сказал:«Почетна служба наша,товарищ генерал!Хотя и трудновата,да знаем, что нужна!»

…Но тут мечты солдатанарушил старшина.

На старшине медализа подвиг боевойи прочие деталиэпохи фронтовой.

Он в том же направленьеиз лагеря спешил.Он Зыкова волненьепо-братски ощутил.— Вдвоем повеселее! —окликнул старшина.

…Вечерние аллеи.Темнеет.Тишина.

Прошли солдаты паркомсолидно три кружка.Один заметил:— Жарко!Другой:— Хлебнем пивка.

…Багряного закатав полнеба полоса.В запасе у солдатаеще есть полчаса.

Прошли друзья к витрине,где «Красная звезда»,бывает, о пустыненапишет иногда.Потом пошли на почту —и Павел Головкорассказывал про дочку,вздыхая глубоко:— Курносая солдатка!Ей там не до отца:все ходит в марш по кладкамот тына до крыльца…

На почте описалидрузей,   жару,     песок.

Всем родичам послалипривет на двадцать строк.И передали милымпоклон от трех взводов.

Жаль, кончились чернилаи не хватило слов!

…Легко солдаты служат,когда сердечно дружат —читают письма вслуху старшины в каптерке,в палатке на пригорке,сойдясь под вечер в круг;у старшины в каптерке,где сладок дух махорки,картинки на стенеиз фронтового быта,чтоб не было забыто,что было на войне.

А на войне, бывало,идешь,   идешь,     идешь.Ни хаты, ни привала —болото,   ветер,     дождь…Но приказали — значити день   и ночь     иди!И щей не жди горячих —бой жаркий впереди!

А на войне дружили(всегда бы так дружить!)и дружбой дорожили(нельзя без дружбы жить!).И Головко, парторга,прикрыл в бою дружок.Под сердцем гимнастеркудружку свинец прожег…

А на войне победане сразу к нам пришла —четыре знойных летабольшая битва шла.Бесстрашно и суроводрались фронтовики.

…Так будет,   если сновапойдут на нас враги!

Остужен жаркий воздухв кленках,в карагачах.И полог в крупных звездаху сопок на плечах.

О старшине заходитбеседа у солдат:— Он прослужил в пехотевсе десять лет подряд.

— Душевный он.— Бывалый!— Толковый человек.— Толковый? Это мало!Он, знаешь, лучше всех…— Он был под Сталинградомв тот самый важный год!— С таким я, если надо,готов в любой походпойти без остановки!— Надежный он у нас…

…Час самоподготовки —учебы строгий час.

Нет, орлы,пехота не забыласилу сокрушающего ИЛа,не забыли мы,как в час атакина прикрытьевыходили ЯКи,как бомбили,как долбали гадов,аж земляходила от раскатов;как в щебенкупревращались дотыпосле этой творческой работы!

Нет, друзья,пехота не забыла,как прямой наводкойпушка била,как входилав дело корпусная,как шумелабуря навесная,как трудилисьпушкари на славу,извергая огненную лаву!

Нет, герои,мы не позабыли,как в завесахснега или пылипо таежным трактам,по шоссейным,по весенним травам,по осенним —танки шли,ломая оборону,танки шлик Хингану или Грону,танки шлис границы до границы.Танки мылив Эльбе гусеницы!

Нет, бойцы,пехота не забыла,что связисты —это тоже сила!Пол-Европы вымеряви Азии,знаем толкв бесперебойной связи мы,понимаем смыслподдержки с моря,видим друга верногов сапере,помним ходднестровского паромаи минеров знаемв годы грома!

Уважаем нашу медицину —докторови медсестер веселых,выносивших нас,взвалив на спину,врачевавших насв сожженных селах!

И хотябез лишнего восторга,признаемзаслуги военторга.

Ну, а нас,а матушку-пехоту,к дальнему привыкшую походу,и в атаку прямо с ходу,с места,при поддержкемощного оркестра —музыки военного сезона —приданного нам дивизиона,тоже помнятвсе друзья по фронту,уважаютспутники по флоту,признаютприоритет за нами,нас, простых,чеканят на медали.

Под одномы собирались знамя!Под одним —врага мы побеждали!

В армии —как в боевом ансамбле —сыграны все трубы и гармони,сыграны орудия и сабли,танки вездеходные и кони,малые саперные лопаты,и в одном строю с броневиками,толом начиненные гранатыи штыки, граненные веками!

За бронеймашины многотонной,под водой,высокой и студеной,в небесахили в тени орудий —были наши братья,наши люди!

Их дыханьембыли мы согреты,уходя в разведкии секреты.Их поддержкебыли благодарны,атакуябатальон ударный.Им спасибо —их глазам лучистым,их сердцам открытым и бесстрашным!Слава понтонерами танкистам,слава боевым артиллеристам —всем соседям,всем солдатам нашим!

…Отслужив сполна четыре года,рядовым пришел я из похода.Мне в бою, как честному солдату,командир полка вручил награду.

И от имени друзей походных —от солдат,   фронтовиков пехотных —я хочу напомнить тем, которыммы уже не раз напоминали:только им нужны   да их конторамгоды бури,   крови     и печали.

Мой народк святой работе призван —мой народна стройках Коммунизма!

И солдатчеканят на медалив памятьо походе и победе, —для того они и побеждали,чтобы мирно жить на белом свете,чтобы шире хлебные просторы,чтобы больше чугуна и стали,чтоб не мины, а руду саперыщупом намагниченным искали,чтоб согласно планустепи покрывалися лесами.

…Не смотрите из-за океанамутными недобрыми глазами!

Мой народна стройках Коммунизма.Мой народего построить призван!И хранят покой моей державыот Амура и до Уж-рекизоркие и чуткие заставы,сильные и славные полки.

ТУРКВО — Москва