Анджей Ясинский - Воспоминания участника В.О.В. Часть 2

В одном открытом окопчике, под небом, пировали офицеры в больших чинах. Эти не переодевались и были одеты по форме, как положено.

- Вот обжираются! - сказал идущий рядом солдатик.

Офицеры громко разговаривали, шумели. О чем - было непонятно. Потом раздался выстрел, другой. Один из пировавших офицеров упал. Другие отнимали у одного из офицеров пистолет.

- Видал? - сказал солдат, юноша. - Прямо себе в висок! Наверное, комиссар был. Их немцы все равно расстреливают. А у этого отобрали. Не успел. Не застрелился. Я бы не застрелился!

- А чего бы ты сделал? - Спросил я. - Сам же сказал, что немцы расстреливают комиссаров!

- Ну и пускай! Что, нельзя переодеться, что ли? - Возразил он. - Даже из плена убегают. Лишь бы сам хотел. Я вот, например, ни за что не сдамся немцам!

- А если они силой тебя возьмут?

- Ну и пускай. Убегу. Я еще навоюю. Я не из этих! - И рукой он указал на кого-то.

Кто знает, был ли прав юноша в своих суждениях. Конечно, прав со своей точки зрения. Суждений было столько, сколько было людей. У каждого свое суждение, своя точка зрения. Не было только одного суждения. Того, которое было бы для всех одним. Которое было бы всем понятно, без сомнений и внутренне обязательно, потребно как воздух. Не было также сильного человека, который объединил бы все эти разные настроения. Сплотил бы всю эту разрозненную солдатскую массу. Не было такого человека ни теперь, в окружении, ни тогда, до него. Люди наши много-много лет подряд перед войной только и заняты были тем, что вылавливали придуманных кем-то шпионов, врагов народа и т.п. Люди подглядывали одни за другими, боялись друг друга. В трудный момент эти идеи недоверия к своим же людям не объединили нас в беде, а еще больше перепугали. Мы стали не сплачиваться, не объединяться, а разбегаться, прятаться. Где-то в подсознании таилось, что понятие, которое нам внушали, что якобы человек человеку друг и брат - ничто иное, как фарисейство. Слова красивые. Пропаганда, которая рассчитана больше для экспорта. Чтобы иметь красивое лицо на международном рынке. В противовес всей красоте непонятных фраз пропаганды на деле мы видели Колыму, Соловки, НКВД, голод. Где же они эти свои? Кто они, как их узнать? По каким признакам? Были ли все эти издевательства над людьми экспериментами построения социализма или же просто пренебрежение к человеку, когда он стоил наиболее дешево?

В голову лезли самые противоречивые, самые дикие мысли. Чепуха всякая, но в тот трудный час она, эта чепуха существовала и влияла на настроение и поведение наших солдат. Многие были ко всему безразличны. Они ждали. Что будет, то и будет. На это есть власть свыше. Пусть они и думают. Молодежь жаждала подвигов и мысль о плене считала неприемлемой. Люди в возрасте говорили, что плен - это конец мучений на войне. Это конец войны для них. Некоторые, не находя выхода из положения, стрелялись. Но в общем-то, безусловно, каждый предпочитал возможность прорваться к своим, чем плен. И, не находя этих возможностей, оправдывали свое безвыходное положение разными неутешительными и не всегда правильными рассуждениями и поступками.

Утомительные многочасовые и многокилометровые блуждания привели меня к разрушенному мосту через заболоченную речку. Мост был разрушен. По отдельным уцелевшим бревнам солдаты, лавируя как гимнасты, перебирались на другую сторону. В пролетах моста висели люди и лошади. Одни были живые, другие уже мертвы. Те, кто был еще жив - двигались, стонали. Они висели в разных изломах моста и не могли из них выбраться. Жалобно смотрели на проходящих мимо солдат, не прося ни помощи, ни сожаления. Все было так, как положено быть на войне. Положено ли так быть?! В болоте, под мостом, жалобно ржали лошади. Их туловища засосало под воду. Лошади, напрягаясь, вытягивали свои шеи, чтобы не захлебнуться, ржали, взывая о помощи. Точно так же, как и лошади, в речке плавали обессиленные борьбой, тонущие солдаты. Они были сознательными существами. Они знали, что на помощь им никто не придет. Потому они тонули молча, никого не прося о помощи. Их головы еще возвышались над водой. Глаза их жалобно и устало смотрели на проходивших мимо своих же солдат. О чем они сожалели в эти последние свои минуты? О своем бесславном конце и никому не нужной жизни? Или же больше с обидой об обманутых надеждах, фарисействе и красивой лжи. Почему же все эти люди в военной форме бегут мимо и никто не попытается хоть чем-то помочь своим же утопающим солдатам, братьям по оружию? Где же оно, это пропагандируемое в печати равенство и братство, где оно, это красивое - человек человеку друг и брат? На поверку в трудную минуту оказалось, что все люди волки и враги и поговорка "человек человеку волк" как раз вмещалась в картину истины, происходившей на глазах. Наверное, с такими мыслями умирали в болоте наши красноармейцы. И, по-видимому, у них на то была причина. Болотистая речка была не широкой. Однако вдоль обоих берегов было много утопленников. Особенно вокруг взорванного моста. Из воды торчали башни танков, брички, стволы пушек, плавали кони, люди. Ящики, шинели, доски. Когда поблизости падали снаряды или бомбы, то вверх высоко поднималась грязь, вода. Вокруг распространялся сыроватый запах гнилого болота.

Я легко и быстро пробежал по оставшимся бревнышкам моста. Неожиданно для себя очутился на широкой дороге в центре какого-то села (наверное, хутор Лозовой). Воронок от бомб повсюду было много, но все же много домов еще уцелело. Некоторые дома горели. Возле одного уже сгоревшего дома на тлеющих углях солдаты жарили мясо. Я приостановился. Было интересно смотреть, как на штыках вместо вертела шипит и жарится мясо. Вид у меня был замученный и, наверное, поэтому один из солдат спросил:

- Ты чего, парень, раненый?

Я ответил, что нет, я не ранен.

- Ладно, не стесняйся. - Солдат протянул мне штык с жареным мясом. - Бери кушай, подкрепись. Мяса у нас много.

Мяса я не взял и прошел мимо.

Возле самой речки в крепком погребе сидело человек 10-12 небритых красноармейцев. Они прятались там от бомб. В этот момент пролетала партия самолетов и с диким воем сирен на землю сбросила много бомб. Определив, что бомбы упадут не на нас, я не стал прятаться в погребе. Небритые солдаты начали кричать мне, чтобы я спрятался.

- Маскируйся! - Крикнул один.

Я продолжал стоять и наблюдал за паникой в погребе и удаляющимися самолетами.

- Ты чего это, хочешь, чтобы немцы на нас сбросили бомбы? - грозно сказал бородач. Другой щелкнул затвором винтовки и сказал: "вот я его сейчас". В этот момент неподалеку стали рваться бомбы, бородачи прижались к полу. Я отошел от погреба. За улетевшей партией самолетов появилась новая. Еще издали, не долетев до меня, самолеты выбросили целую серию бомб. "Ну, теперь держись. Прячься, пока жив".