Молотов. Наше дело правое [Книга 1] - Вячеслав Алексеевич Никонов

Вот он, на площадке одного из вагонов! Молотов замер: «Мы, встречавшие Ленина, впились глазами в его небольшую, живую, по внешности столь обыкновенную фигуру и, особенно, в его лицо, в его внимательные и подвижные глаза. Мы были полны ожиданиями и радости видеть Ленина среди нас. Мы верили, что теперь все происходящее в бурные дни развертывающихся революционных событий станет нам яснее, понятнее, виднее в широкой перспективе ленинского анализа и оценки фактов»[128]. Вот он, «Старик», делу которого Молотов уже посвятил свою, на тот момент еще не долгую жизнь. «Старику», правда, не исполнилось еще и сорока семи лет. В парадной комнате от имени Совета его приветствовали Чхеидзе и Скобелев. Ленин все это время с отсутствующим видом разглядывал лепнину. Когда приветствия иссякли, он заявил, что пора кончать разговоры о революции, ее пора делать:

— Завязалась смертельная борьба! Самую гнусную роль в этой схватке пролетариата с буржуазией играют всевозможные социал-предатели, прихвостни буржуазии. Рабочему классу с ними не по пути[129].

Чхеидзе и Скобелев с побледневшими лицами сочли за лучшее ретироваться на площадь. Молотов вспоминал: «Ленин вместе со встречавшими его большевиками быстро оказался среди восторженно приветствовавших его рабочих. Прошло каких-то несколько минут, и Ленин на руках был поднят на один из броневиков, прибывших волей революционных солдат на большую площадь перед Финляндским вокзалом. Памятное зрелище! Был поздний ночной час. Кругом темно. Мрак прорезывают несколько прожекторов, прибывших вместе с броневиками. Прожекторы освещают площадь, на которой тысячи питерских рабочих и солдат радостно приветствуют Владимира Ильича, стоящего на броневике. Встреча была бурной, восторженной, глубоко потрясающей и, вместе с тем, глубоко народной. В первой же речи с броневика Ленин высказал мысли, которые по-новому осветили политическое положение. Он говорил о Февральской революции как о первом этапе и призывал готовиться к новому этапу, к решающему подъему революции. Он закончил словами: “Да здравствует социалистическая революция!” Так никто не говорил до Ленина. Это были новые и такие смелые мысли, новые необъятные перспективы…»[130]

Броневик с Лениным наверху двинулся медленно сквозь толпу. Народ, привлеченный небывалым зрелищем, высыпал на улицы, свисал с подоконников. Подобного шоу Петроград еще не видел. На руках Ленина внесли во дворец Кшесинской, где был накрыт стол, за которым собралось человек 50–60. У дома продолжала неистовствовать толпа, и Ленину приходилось выходить к народу и говорить все новые речи.

Спустились в облицованный мрамором белый зал с видом на Петропавловку, где Ленин зачитал набросанную от руки страничку текста. Так Молотов оказался в числе первых и изумленных слушателей «Апрельских тезисов»: «Исходный момент тезисов — никакого доверия Временному правительству, продолжающему грабительскую антинародную войну вместе со своими западными империалистическими союзниками. Недопустимы ни малейшие уступки “революционному оборончеству”, за которое до хрипоты в горле агитировали меньшевики и эсеры. В центре всех вопросов — вопрос о войне, которую может кончить демократическим миром только подлинно народная власть — только власть Советов, власть пролетариата и беднейших слоев крестьянства»[131]. Расходились в шоке. Перспектива оказаться в оппозиции всем и вся и идти на баррикады пугала.

С утра Ленин был уже на хорах Таврического дворца, где шло Всероссийское совещание большевиков. Овации. Ленин дождался тишины и начал забивать гвозди: никакой поддержки войне; немедленный переход ко второй фазе революции; передача власти Советам; роспуск армии и образование народной милиции; конфискация помещичьей земли; созыв нового Интернационала. А в большом зале проходило объединительное собрание с меньшевиками. Ленина пригласили на трибуну. Он хладнокровно повторил свои тезисы, по ходу дела обличая «социал-соглашателей» как лакеев буржуазии, альянс с которыми невозможен. Объединительные интенции на этом были исчерпаны. Молотова это полностью устраивало: «Выступление Ленина на большом собрании большевиков и меньшевиков в Таврическом дворце с двухчасовым разъяснением апрельских тезисов Плеханов назвал “бредом”, а Мартов, Чхеидзе и другие лидеры меньшевиков расценили новую ленинскую политическую установку как сумасбродство и отвернулись от Ленина как от сбившегося с пути человека… Стало особенно ясным, насколько правильно поступила партия, еще за несколько лет до революции признававшая, что меньшевики (ликвидаторы) поставили себя вне рядов революционного пролетариата»[132]. Вечером Ленин побывал в редакции «Правды». «Молотов познакомил его с постановкой работы и обошел с ним всё помещение редакции. С этого момента Ильич начал принимать непосредственное участие в руководстве “Правдой”»[133].

Приезд Ленина взорвал и без того накаленную политическую обстановку, смешал все ранее сданные карты. Причем поначалу казалось, что главными пострадавшими окажутся сами большевики и сам Ленин. Молотов вспоминал: «И вот по Питеру всюду поползли гнусные, отравленные ядом контрреволюции слухи о Ленине и большевиках, не случайно-де прибывших из эмиграции через территорию воюющей с Россией кайзеровской Германии. Скоро об этом заговорили и газеты, одни — полусловами и намеками, другие — в крикливых заголовках, в бесчестных заявлениях политических деляг, в развязных статьях всяких продажных писак»[134]. Большевики в начале апреля являли зрелище совершенно расколотой, дезорганизованной силы. Молотов, поддержавший Ленина, практически сразу, был скорее исключением, чем правилом.

«Правда» сначала не решилась публиковать «Апрельские тезисы». Однако отказать Ленину и Зиновьеву во вхождении в состав редколлегии было невозможно. Седьмого апреля «Тезисы» были напечатаны, но в сопровождении редакционных комментариев Каменева, где говорилось, что партия продолжает руководствоваться ранее принятыми решениями, отстаивая их «как от разлагающего влияния “революционного оборончества”, так и от критики т. Ленина». 8 апреля Петербургский комитет большевиков тринадцатью голосами против двух и при одном воздержавшемся отверг «Тезисы». Но Ленина это не смущало. Напротив, после многолетнего простоя он оказался в органичной для него стихии борьбы. «Чтобы осуществить свою мысль, свое желание, намеченную им цель очередной кампании, заставить членов его партии безоговорочно ей подчиняться, Ленин, как заведенный мотор, развивал невероятную энергию, — подмечал знаток ленинской психологии Николай Валентинов. — Он делал это с непоколебимой верой, что только он имеет право на “дирижерскую палочку”. В своих атаках, Ленин сам в этом признался, он делался “бешеным”. Охватившая его в данный момент мысль, идея, властно, остро заполняла его мозг, делала его одержимым»[135].

Отбиваясь каждый день через «Правду» от нараставших волн критики, Ленин жестко и яростно собирал партию. Встречи с партийным активом шли не переставая. Ленин не упускал случая выступать на митингах, призывая население к гражданскому неповиновению, армию — к неподчинению командованию, рабочих — к установлению контроля над фабриками, крестьян — к захвату земель. Против «старых большевиков» Ленин искал и