Иван Сытин - Жизни для книги

«Если возможно и известны вам государственные законы, то выставьте в календаре таксу за каждую скотину, которая будет в саду или на засеянном поле».

«С каждым годом (пишет терский казак) меня ваши календари увлекают и очень я ими интересуюсь, но не нахожу и в нем недостатка, только есть один для меня недостаток: поверстное расстояние меня очень интересует между станциями железной дороги, чтобы были напечатаны каждая станция и полустанок и разъезд».

«Мое заявление в том, что если редакция принимает рукописные сочинения, то через полмесяца я много мог бы вам описаний представить, но Только прошу извинения в том, что если будет неправильное постановление букв, потому что я совсем малограмотный».

«Напечатайте в календаре побольше откликов из сокровищ русской жизни на явления природы».

«Напишите, что может Государственная дума и куда идут народные деньги».

«Желал бы знать подробный свод законов. Напишите, как и где искать Законы».

«Нельзя ли написать вечный календарь, дни и часы прошедших, настоящих и будущих времен от сотворения мира до окончания мира».

«Остроумные профессоры писали, что появится кольцевая планета Галей и подойдет близко к земле. От веков сего не было и вечно не может быть, чтобы какая небесная планета подошла близко к земле и погубила земли и твари божии».

Такова была матушка Россия, таков был эмбрион русского читателя. К этой толще народной мог проникнуть пока только календарь, как первое печатное слово, как предтеча газеты и предшественник книги.

Какова была доходность календаря и что давало издательской фирме это колоссальное дело, над которым трудились целый год?

Календари издания И. Д. Сытина

Это покажется странным, но календарь был почти бездоходным делом. Он продавался оптом покупателям по 9 копеек экземпляр при обложечной цене 15 копеек, а себестоимость его была тоже около 9 копеек. Таким образом, при сведении годичных итогов результаты всегда были «ни в чью». Цель, которую преследовало издательство, состояла не в барышах, а в другом. Календарь представлял собой прекрасную рекламу всероссийского и даже более чем всероссийского характера, так как своих читателей календарь находил и в Америке, и в Австралии, и в Азии, и всюду, куда судьба заносила русского человека.

Такая реклама, конечно, сближала читателя с нашей фирмой и очень заметно влияла на общее расширение нашего рынка и нашего сбыта.

Кроме издания «Всеобщего календаря» я одновременно увлекся и другой огромной задачей — отрывным, или стенным, календарем. Это тоже было одно из тех дел, которые никогда не привлекали к себе внимания интеллигенции. Весьма многие не считали это даже делом: ну что за важность сброшюровать 365 листков и обозначить черной краской дни будние, а красной праздничные? Я уверен, что иному читателю показалась бы просто смешной одна мысль составить «редакцию» стенного календаря и пригласить «специалистов». Но за этими отрывными листками стояли миллионы русских людей, и из уважения просто к этой колоссальной аудитории я рассуждал иначе.

Я начал с того, что обратился к Льву Николаевичу Толстому за советом и поддержкой.

Как я и думал, Лев Николаевич отнесся к моей идее с чрезвычайным вниманием и ободрил меня своими прекрасными советами. Между прочим, Лев Николаевич рекомендовал мне в качестве редактора отрывного календаря известного шестидесятника Полушина.

Это был очень интересный и своеобразный человек из числа тех «грамотных людей», которых всегда так любил Л. Н. Толстой.

Полушин был сыном богатого фабриканта из Иваново-Вознесенска и в молодости отличался большими чудачествами, из-за которых и потерял свое значительное состояние. В редакторы ко мне он поступил уже тогда, когда был беден и добывал средства к жизни копеечными литературными заработками.

Полушин с радостью и даже с восторгом согласился на мое предложение. Он принялся за дело с такой горячностью и с таким воодушевлением, что на каждый отрывной листок готов был смотреть, как на скрижали завета[27]. Мы вместе выработали программу календаря с таким расчетом, чтобы в каждом листке были поговорки, пословицы, практические указания по домашнему и сельскому хозяйству и разного рода житейские мелочи и обиходные советы. Отрывной календарь тоже имел громадный успех в России. Он печатался в 8 миллионах экземпляров (около тысячи вагонов), и мы едва успевали выполнять целую лавину заказов.

Но именно астрономические цифры этого издания заставили насторожиться наше цензурное ведомство и обратить на отрывной календарь особое, удвоенное и утроенное, внимание.

Издатель, разумеется, принимал со своей стороны все меры, чтобы не дразнить гусей и избежать каких бы то ни было недоразумений и неприятностей. Но редактор Полушин не разделял этого взгляда и, как шестидесятник, да еще и «народолюбец», любил вставить в календарь колючую поговорку или слишком острую пословицу.

Так, уже незадолго перед смертью Полушина с нами случилась большая цензурная беда.

В ноябре, когда календарь уже был весь отпечатан и больше половины его было разослано на места, департамент полиции неожиданно потребовал, чтобы календарь был изъят из продажи и конфискован.

Оказалось, что мы, сами того не зная, совершили государственное преступление.

В календаре были напечатаны следующие пословицы, взятые из словаря Даля: «Сегодня свеча, завтра свеча, а там и шуба с плеча». И другая пословица: «Повадился к вечерне, не хуже харчевни».

Кроме того, в календаре была помещена следующая заметка из иностранного журнала:

«Американский рабочий ест фунт говядины в день. Английский — 3/4 фунта. Французский и немецкий — 1/2 фунта. Русский — 2 золотника».

Вот эти пословицы и эта справка из быта рабочих и вызвали постановление департамента полиции изъять календарь из обращения и привлечь к ответственности издателя и составителя календаря. Практически это значило, что мы. должны были не только понести миллионы рублей убытка, но и потерять нашу издательскую репутацию. Среди наших покупателей могла произойти паника, и фирма лишилась бы доверия. Чтобы спасти дело, я поехал в Петербург и бросился в департамент полиции к знаменитому Зволянскому. Я объяснил ему, что календарь был разрешен цензурой и что нас напрасно обвиняют в подрыве церковного авторитета и в колебании государственных основ. Но пролезть сквозь игольное ухо департамента и убедить в чем-нибудь Зволянского было трудно.

— Вы на цензуру не сваливайте. Вы знали, что делали, и будете за это отвечать. А календарь ваш мы все равно конфискуем, и больше нам говорить не о чем.