Роберт Пейн - Ленин. Жизнь и смерть

На именины отца, 20 июля, обязательно устраивали фейерверк. В этот день со всей округи, из отдаленных мест, съезжались знакомые и родственники поздравить Илью Николаевича и засвидетельствовать ему почтение. Имя «Илья» происходит от библейского «Илай». В русском народе бытовало поверье, что в Ильин день сам Илья-пророк разъезжает по небу в колеснице. В их представлении святой Илья был восприемником Перуна, божества, которому поклонялись древние славяне. Как Перун, он якобы мог насылать на людей войны, гром и гнев небесный. Поэтому чтобы задобрить его, сельчане в тот день устраивали кулачные бои. Много лет спустя, когда Владимир уже был убежденным атеистом и революционером, одержимым идеей разрушить монархию, преданным слугой которой был Илья Николаевич, он не забывал отмечать день святого Ильи-пророка и всегда посылал своей матери по такому случаю особенно трогательное письмецо.

В Кокушкине у господ не было серьезных проблем с крестьянами. До конца своих дней Ленин будет вспоминать безоблачную пастораль летнего отдыха во время каникул с теплым чувством. «Нет ничего прекраснее Кокушкина», — писал он впоследствии. Путешествуя по Италии, он как-то в разговоре заметил, что даже Капри уступает в красоте этой русской деревне. Воспоминания о жизни в имении не оставляли его никогда. Хозяевами его до самой Октябрьской революции так и были все пять дочерей Александра Бланка. Каждая из них владела пятой частью земли.

Как и во время учебы, в Кокушкине Володя жадно накидывался на книги, погружаясь в чтение классической литературы, в том числе русских классиков. Он обожал Пушкина — это был его любимый поэт; отдавал должное романам Тургенева. Больше всего ему нравился его роман «Дворянское гнездо». Впервые Владимир прочитал Тургенева, когда ему было тринадцать лет, но и потом, в зрелом возрасте, он не раз возвращался к произведениям любимого автора.

«Отцы и дети» не случайно взбудоражили воображение впечатлительного гимназиста. На вопрос: что такое нигилист? — Аркадий, друг Базарова, благоговеющий перед ним, отвечает: «Нигилист — это человек, который не склоняется ни перед какими авторитетами, который не принимает ни одного принципа на веру, каким бы уважением ни был окружен этот принцип».

«Мы действуем в силу того, что мы признаем полезным, — промолвил Базаров. — В теперешнее время полезнее всего отрицание — мы отрицаем.

— Всё?

— Всё.

— Как? Не только искусство, поэзию… но и… страшно вымолвить…

— Всё, — с невыразимым спокойствием повторил Базаров.

Павел Петрович уставился на него. Он этого не ожидал, а Аркадий даже покраснел от удовольствия.

— Однако позвольте, — заговорил Николай Петрович. — Вы всё отрицаете, или, выражаясь точнее, вы всё разрушаете… Да ведь надобно же и строить.

— Это уже не наше дело… Сперва нужно место расчистить».

Спустя несколько лет те же самые мысли выразит в «Катехизисе революционера» Нечаев, а за ним — Владимир Ульянов. Романтика нигилизма была соблазном и до них. Мефистофель Гёте недаром был так уверен в силе своего красноречия. Но в 80-х годах XIX века она стала восприниматься острее, стала ближе. Нигилизм с невероятной мощью захватывал души людей. Юный гимназист, коротающий школьные каникулы в родовом имении, с замиранием сердца читал роман про Базарова и плакал над его печальной судьбой, а потом, как ни в чем не бывало, мчался купаться на речку или в сад, помогать маменьке высаживать в аккуратно возделанные клумбы георгины, настурции и резеду.

Литературный вкус Владимира сформировался еще когда он учился в гимназии. Пушкина, Толстого, Тургенева он перечитывал по нескольку раз. Пройдет много лет, и его сестра Анна будет вспоминать, что именно отец советовал им читать революционно направленные произведения Добролюбова, и, если ей верить, гуляя с детьми на природе, он будто бы пел революционные песни. Но это просто легенда, созданная для того, чтобы объяснить, как сформировались революционные наклонности детей Ульяновых. Илья Николаевич был либералом, которого глубоко волновали благополучие и дальнейшая судьба детей во вверенных ему учебных заведениях. Ему не пристало помышлять о социальной революции. Более того, он гордился почестями, которыми его удостаивала монархия; он был примерным прихожанином церкви и считал своей обязанностью следить, чтобы в каждой гимназии изучали Закон Божий. Он был благонадежен, и никаких антигосударственных помыслов не вынашивал. Его дети, пока он был жив, разделяли его мировоззрение — да иначе и быть не могло, — он всегда служил для них примером.

Лето 1885 года было последним в его жизни. К тому времени Илья Николаевич отметил уже двадцатипятилетие своей служебной деятельности на посту чиновника Министерства просвещения. Люди его положения после двадцати пяти лет службы обычно уходили в отставку. Но Илья Николаевич был на прекрасном счету и поэтому рассчитывал, что сможет и дальше работать в том же качестве с тем же жалованьем. Но все было не так просто. Сначала его оставили в должности на один год. Потом еще на четыре года. В конце октября] 885 года, накануне тридцатилетии службы, Илья Николаевич написан прошение в учебный округ об оставлении на службе еще на пять лет. Попечитель П. Н. Масленников знал, что кое-кто в губернии недолюбливает директора народных училищ, и рекомендовал министру Делянову оставить симбирского директора на службе лишь «до 1 июня 1887 года». Илья Николаевич ждал ответа.

Наступило Рождество. Все дети, кроме Александра, были дома. Александр находился в Петербурге, он там учился. Его ждали на Рождественские каникулы, но он отказался приехать, объяснив это тем, что не смеет вводить своих близких в расходы, поскольку длинное путешествие из Петербурга в Симбирск обойдется слишком дорого. Поступок был совершенно в его духе. Ежемесячно отец посылал ему на прожитие сорок рублей. Но Александр был бережлив, и ему удавалось сократить расходы до тридцати рублей в месяц. Приехав домой в начале летних каникул 1885 года, он, ни слова не говоря, вернул Илье Николаевичу сэкономленные деньги. Илья Николаевич отчитал его, сказав, что не к лицу сыну действительного статского советника вести образ жизни нищего студента и морить себя голодом, — ведь деньги в семье есть, и его никто не ограничивает в средствах. Александр промолчал. У него были свои принципы, и брать у отца больше денег, чем ему было необходимо, он категорически отказался.

Однажды вечером во время Рождественских каникул Анна сидела у отца в кабинете и читала ему вслух газету. Вдруг она услышала, будто он что-то бормочет. Он лепетал нечто бессвязное. Она посмотрела на него, прислушалась и поняла, что он бредит. Он словно говорил на каком-то неведомом языке, в больном воображении пребывая где-то далеко-далеко, в ином мире. Но приступ миновал и вечером Илья Николаевич казался вполне здоровым.