Эммануил Казакевич - Весна на Одере

Лубенцов решил зайти в тот дом, где вчера стояли разведчики: может быть, кто-нибудь там еще остался. Они зашли. Дом стоял пустой и холодный. Все так же валялись перины и, похрипывая, стучали стенные часы.

- Что ж, пойдем ловить попутную машину, - сказал Лубенцов.

В этот момент он заметил в дальнем углу комнаты, на одной из перин, спящего человека.

- Э, да тут кого-то забыли, - произнес Чибирев и подошел к закутанной в одеяло фигуре.

Глазам удивленных разведчиков предстало смешное и испуганное лицо. То был пожилой немец в очках, небритый, с женским платком на голове. На платок была надета черная мятая шляпа. Увидев разведчиков, он вскочил, снял шляпу и вежливо раскланялся. Чибирев ухмыльнулся. Из бормотанья немца Лубенцов понял, что немец - хозяин этого дома. Напуганный всем происходящим, он ушел в лес, а теперь, когда стало тихо, вернулся домой.

- Uhrmeister, - говорил немец, показывая пальцем поочередно то на себя, то на стенные часы.

- Часовщик, - перевел Лубенцов своему ординарцу.

- Рабочий, значит, человек, - перестал ухмыляться Чибирев и вынул из кармана ломоть хлеба.

- Данке шён, данке шён, - поблагодарил немец.

- Дам по шее, дам по шее, - буркнул Чибирев, передразнивая немца; видимо, он был несколько недоволен своим слишком либеральным поступком.

Разведчики ушли, а часовщик остался стоять, жуя хлеб и бормоча про себя непонятные слова.

XI

Когда русские скрылись из виду, немец еще с минуту постоял, прислушиваясь, потом опустился на перину и долго сидел неподвижно.

Его лицо потеряло выражение подчеркнутого испуга и нарочитой дурашливости. Но даже и теперь его бывшие сослуживцы вряд ли могли бы узнать в смешно одетом и опустившемся старике Конрада Винкеля (No 217-F) из особого R-отделения разведывательной службы штаба армейской группы.

Увидев входящих русских, Винкель решился было назвать себя и сдаться. Потом он все-таки передумал, до трепета испугавшись того, что произойдет, и выдал себя за хозяина дома. Ему пришло в голову присвоить профессию часовщика при виде многочисленных стенных часов и потому еще, что в течение своих трехнедельных странствий он не раз убеждался, что русские хорошо относятся к людям рабочих профессий.

Он был растерян и душевно разбит. То, о чем он мог догадываться и раньше, теперь стало до ужаса несомненным: Германия побеждена. Но даже не это так удручало его. То, что происходило, было больше, чем военное поражение, - это было крушение надежд и чаяний поколения немцев, к которому справедливо причислял себя Винкель.

Конрад Винкель всю жизнь прожил в Данциге. Немцы "вольного города", разжигаемые гитлеровской пропагандой, непрерывно возбуждаемые агентами Гесса, Розенберга и Боле, преисполненные ненависти к конкурентам полякам, - были настроены крайне шовинистически. Несмотря на осторожные увещания отца, человека умного и скептического, молодые Винкели - Конрад, Гуго и Бернгард - с упоением маршировали в батальонах гитлеровской молодежи и штурмовых отрядах, кричали "хайль Гитлер", рассуждали о великой миссии Германии в Европе. Раньше довольно спокойные и прилежные в учебе парни превратились понемногу в отравленных дикими предрассудками бесшабашных гитлеровских молодчиков.

Эти прилизанные, малокровные, прилежные, долговязые, в меру испорченные юноши вообразили себя непобедимыми, грозными, бестрепетными "белокурыми бестиями". Культ насилия стал их жизненной философией. Мания величия, ставшая государственной доктриной, магически подействовала на молодых олухов от Кенигсберга до Тироля.

По правде сказать, среди этого угара Конрад, старший из братьев (в 1938 году ему уже было 25 лет), в глубине души несколько сомневался. Ему многое не нравилось. До него доходили слухи об эсэсовских зверствах, о концлагерях, о массовых расстрелах и выселениях. Правда, он старался не очень приглядываться к действительности - это было бы опасно. Свойственная ему чисто бюргерская вера в дутые авторитеты не позволяла сомневаться слишком сильно. Раз рейхсканцлер, чей авторитет так велик д а ж е з а г р а н и ц е й (в этой ссылке на заграницу таилась, кстати говоря, ядовитая капля неуверенности в подлинном авторитете фюрера), раз профессора, ученые, писатели, старые рейхсминистры фон Бломберг и фон Нейтрат (старым доверяли больше, чем новым, они были посолиднее), раз генералы рейхсвера, да и сам Гинденбург, призвавший Гитлера к власти, раз все они говорят "так надо", - чего же тут сомневаться?!

Для блага Германии нужно уничтожение целых народов - что же делать? Надо убивать? По-видимому, без этого обойтись нельзя. Необходимо обманывать? Что ж, дураки на то и созданы, чтобы их обманывали.

Вот этими и другими мыслями, софизмами, вывертами Конрад Винкель и ему подобные заглушали в себе голос совести, иногда нашептывающий неприятные вещи.

Конечно, если бы можно было еще и воевать чужими руками, было бы совсем хорошо. Но нет, воевать приходилось самим.

Гуго, Бернгард и Конрад один за другим ушли в армию. Бернгард, впрочем, воевал не долго: ему оторвало обе ноги, и он вернулся домой, основательно усомнившись в целесообразности решения спорных вопросов путем войны. Конрад вначале служил при штабе квартире генерал-губернатора бывшей Польши доктора Франка, в Кракове. Ему очень пригодилось знание столь презираемого им польского языка. При последней "тотальной" мобилизации, летом 1944 года, его перевели на разведывательную работу в штаб армейской группы. Там же он прошел краткий курс шпионских наук, а потом занимался контрразведывательной службой во фронтовых тылах германской армии.

Отступление немецких армий до линии Вислы, конечно, глубоко обеспокоило Винкеля. Как разведчик, он знал, что газетные статьи о том, что русские после такого рывка уже не в силах наступать, не соответствуют действительности. Однако он был уверен, что оборона на Висле - могучая и непреодолимая сила. Три недели назад, когда германские армии стояли на Висле, Конрад Винкель не предполагал, что эта могучая оборона рассыплется прахом под ударом русских. Правда, удар был очень силен. Штабные офицеры, бывшие во время атаки русских на переднем крае или поблизости от него, рассказывали страшные подробности. Советская артиллерия и авиация буквально смели всё на своем пути.

Тринадцатого января Винкель, находившийся при штабе группы, встретился со своим младшим братом Гуго, недавно награжденным дубовыми листьями к железному кресту. Гуго приехал в штаб по какому-то поручению.

Утром четырнадцатого они услышали отдаленный могучий гром артиллерии.

- Началось, - сказал Конрад бледнея.

Гуго, прислушиваясь, покачал головой и сказал: