Гельмут Улиг - Будда

И что же это за путь, монахи, открытый Совершенным, лежащий в середине, который дает обзор и дает познание, который ведет к покою, знаниям, к просветлению, к нирване?

Это тот благородный Восьмеричный Путь, который означает: праведная вера, праведное решение, праведное слово, праведное дело, праведная жизнь, праведное стремление, праведные мысли, праведное погружение в себя. Это, монахи, и есть открытый Совершенным путь, лежащий в середине, который дает обзор и дает познание, который ведет к покою, знаниям, к просветлению, к нирване. Это, монахи, и есть благородная истина о страдании: рождение есть страдание, старость есть страдание, болезнь есть страдание, смерть есть страдание, соединение с нелюбимым есть страдание, разлука с любимыми есть страдание, не получать, чего жаждешь, есть страдание, короче говоря, пять объектов восприятия являются страданием.

Вот, монахи, благородная истина о возникновении страдания: существует жажда, которая ведет к перерождению, сопровождаемому радостью и желанием, здесь и там ищущему свое удовольствие: жажда чувственных удовольствий, жажда существования, жажда бренности.

Вот, монахи, благородная истина о прекращении страдания: прекращение этой жажды путем полного уничтожения желания, его отбрасывания, отречения от него, освобождения от него, не оставляя для него никакого места.

Вот, монахи, благородная истина о пути, ведущем к прекращению страдания, это благородный Восьмеричный Путь, который означает: праведная вера, праведное намерение, праведное слово, праведное дело, праведная жизнь, праведное стремление, праведные помыслы, праведное углубление в себя.

«Это благородная истина о страдании»: так, монахи, благодаря этому ранее не воспринимаемому порядку открылся мне взгляд, открылось мне познание, открылось мне понимание, знание, созерцание. «Эту благородную истину о страдании нужно понять… Эту благородную истину о страдании я понял»: так, монахи, благодаря этому ранее не воспринимаемому порядку открылся мне взгляд, открылось мне познание, открылось мне понимание, знание, созерцание.

И пока я, монахи, полно и ясно не воспринял и не познал эти четыре благородные истины, трижды разделенные, двенадцатичастные, не обладал я сознанием того, что приобрел в мире — вместе с богами Марой, Брахмой, среди всех существ, включая аскетов и брахманов, богов и людей, — высшее просветление.

С тех пор, монахи, как я полно и ясно воспринял и познал эти четыре благородные истины, трижды разделенные, двенадцатичастные, с тех пор, монахи, осознал я, что в мире, где боги Мара, Брахма, среди всех существ, включая аскетов и брахманов, богов и людей, приобрел я высшее просветление.

И открылось мне познание, открылось видение: неотъемлемое освобождение духа — теперь мое; это мое последнее рождение; в дальнейшем не будет нового рождения».

Эта речь считается до сегодняшнего дня центральным документом буддийского учения. Весть о ней достигла многих стран и в конечном счете всего мира. Колесо учения пришло в движение.

Пяти первым слушателям Будды открылись благодаря проникновенности этой проповеди Четыре Благородные Истины и Восьмеричный Путь, который ведет к нирване, в полном их значении для жизненного уклада человечества. Появились сотни, тысячи последователей.

Сегодня существуют согни миллионов приверженцев. Но являются ли они также и последователями?

Или спросим по-другому: что значат Четыре Благородные Истины сегодня для человека, что значат они для буддистов XX века и что значат они для всех других, которые слышали о Будде и его учении, которые интересуются им и хотели бы в нем разобраться?

Очень не просто найти ответ на этот вопрос. И не только по причине теперешнего состояния мира с его торопливостью и широко распространенной человеконенавистнической жестокостью.

Тот факт, что само буддийское учение вскоре после окончательной нирваны Будды — его угасания — раскололось на многочисленные системы учения, позволяющие буддизму и сегодня проявляться в самых различных формах, затрудняет постижение учения даже тому, кто к этому стремится. Об этом следует рассказать отдельно.

Что касается состояния мира, которое в этом столетии кажется особенно пугающим, то Будда вряд ли установил бы различие между своим и нашим временем, хотя ужасающе увеличились и обострились средства и методы человеческого антагонизма, вражды и насилия.

В знаменитой речи о Четырех Благородных Истинах Будда говорил о цепи страдании. Его слова соотносятся и с нашим временем.

В речи говорилось о желании. Оно и сейчас действительно остается актуальным, хотя и общечеловеческим, господствующим во все времена стимулом.

Высказывания Будды читаются так, как будто они имеют в виду сегодняшний, а возможно, и завтрашний день. О «нищете желания» Пробужденный говорит:

«Что же такое, монахи, нищета желания? Вот зарабатывает сын в семье себе на жизнь, монахи, на службе или работая писцом, или счетоводом, или управляющим, или крестьянином, или купцом, или скотоводом, или солдатом, или министром царя, или какой-либо другой работой, находится при этом на жаре и на холоде, подставляет себя солнцу и ветру, воюет с комарами, осами и ползающими гадами, изнуряют его голод и жажда. Но это, монахи, и есть нищета желания, явная цепь страдании, желанием вызванная, желанием связанная, желанием сохраняемая и желанием обусловленная.

Если сын семьи, монахи, который себя так мучает, изматывает и терзает, не добивается богатства, то впадает он в тоску и уныние, жалуется и бьет себя, стеная, в грудь, приходит в отчаяние: «Напрасно я старался, мои усилия не имеют смысла!» Это, монахи, и есть нищета желаний, явная цепь страданий, желанием вызванная, желанием связанная, желанием сохраняемая и желанием обусловленная.

Если этот сын семьи, монахи, который себя так мучает, изматывает и терзает, добивается богатства, то грызет его забота о сохранении своего богатства: «Только бы мое добро не забрали цари или не украли разбойники, только бы не сгорело оно в огне и не затопило бы его водой или не вырвали бы его у меня враждебные родственники!»

И пока он хранит и защищает свое добро, забирают его у него цари или крадут разбойники, или оно сгорает в огне, или его затопляет вода, или вырывают враждебные родственники. Тут впадает он в тоску и уныние, жалуется и бьет себя, стеная, в грудь, приходит в отчаяние: «Мое состояние, нет его у нас больше!» Это, монахи, и есть нищета желания, явная цепь страданий, вызванная желанием, желанием связанная, желанием сохраняемая и желанием обусловленная.

А потом, монахи, подстегиваемые желанием, желанием одержимые, желанием подгоняемые и побуждаемые, только лишь из-за суетного желания ссорятся цари с царями, князья с князьями, священники со священниками, горожане с горожанами, ссорятся мать с сыном и сын с матерью, отец с сыном и сын с отцом, ссорятся брат с братом, брат с сестрой и сестра с братом, товарищ с товарищем.