Владимир Стеженский - Солдатский дневник

3.08.42.

Опять отходим. Когда же мы сможем смыть с себя этот позор! Скоро наша дивизия перестанет существовать, ведь у нас в полках осталось по 40–50 человек. А у немцев в ротах еще по 90–100 человек.

Сегодня опять драпали под огнем, теперь это уже кажется обычным. Сюда бы пару наших свежих дивизий при поддержке авиации и танков, и фрицев можно было бы гнать до самого Дона.

5 или 6.08.42.

Уже потерял счет дням. Каждые сутки отходим на 30–40 километров. Станицы, хутора, совхозы мелькают как в калейдоскопе. А какое кругом изобилие! Сколько абрикосов, яблок, вишни, молока, меда! Можно просто купаться во всем этом. И все оставляем немцу. Я каждый день поглощаю бесчисленное количество фруктов, даже желудок расстроился. Жаль, что он у меня имеет такие ограниченные возможности.

А душа вся просто извелась, как тяжело оставлять родную землю. Когда же придет этому конец, когда же наступит час расплаты!

Сейчас сижу, прислонясь к копне сена, в маленьком хуторе. Хуторок весь в зелени, чистенький, как игрушка. И люди такие приветливые. Вечереет. Скоро станет темно, и мы опять тронемся в путь. Боже мой, как надоели эти путешествия! Хоть бы пару дней побыть на одном месте, отдохнуть, помыться, постирать белье. Моя нижняя рубашка по чистоте своей не отличается от портянок, которые, пожалуй, даже почище.

Как я огрубел, душа постепенно превращается в какую-то дубовую деревяшку. Неужели я был когда-то способен на большую нежность, мог любить кого-то? Не верится. Но нельзя с этим смириться. Я должен иметь право в любую минуту сказать о себе:

Я много уже исходил дорог,Но чувства свои сберег,Ни грохот снарядов, ни близость огня —Ничто не изменит меня.

7.08.42.

Переправились через Кубань. Здесь хоть порядок был на переправе, да и немецкой авиации не было. Жара стоит страшная. И пыль кругом густая-густая — в двух метрах ничего не видно, тем более если едешь за какой-нибудь машиной. Последние сутки с машины я не слезаю, все время едем. Вот и сейчас скоро опять тронемся. Нас переводят в резерв. Но что остается за нами? Неужели и Кубань отдадим немцам?

Сегодня хоть успел белье свое постирать, а то ходил грязнее сапожника. До чего все-таки население к нам хорошо относится, даже лучше, чем на Украине. И мы оставляем этих людей немцам. Позор!

8.08.42.

Находимся в станице Белореченской, в преддверье Кавказа. Есть приказ: умереть здесь, но ни на шаг не отходить. Да, собственно, и отходить-то дальше некуда.

Познакомился сегодня с одним очень интересным человеком. Он бывший соратник Кочубея, командир Лабинского полка, организатор восстания в Армавире, орденоносец. А теперь инвалид, еле передвигается по комнате. Долго говорили о том, что у нас происходит, во что превратилась наша армия, созданная его руками и руками его соратников. Он напомнил мне, что у нас полками и даже дивизиями командуют вчерашние командиры рот, а то и взводов, а боевые командармы, комкоры, комдивы погибли в предвоенные годы. Вот вырастут, созреют новые командиры и начальники, тогда и на фронте все изменится.

Местное начальство эвакуировать его и его семью не собирается, а мы, военные, не можем. Пешком он идти не сможет, а ехать не на чем. Наши санитарные машины давно уже далеко отсюда…

Да, чем искупить наш позор перед нашим народом, перед такими людьми, как этот бывший герой Гражданской войны?

9.08.42.

Сдан Майкоп, вслед за Армавиром. Вот-вот падет Белореченская…

Куда же дальше? Нет, не умеем мы воевать, не умеем и не можем… А давно ли мы не уставали твердить, что «наш народ не только умеет воевать, но и любит воевать». Вот она, трепачкова лавочка, к чему привела!

12.08.42.

Сегодня опять наш штаб чуть не накрылся. Драпали под проливным дождем пуль, поближе к горам. Потом выяснилось, как это получилось. К мосту подъехали три автомашины с военными в нашей форме с нашим оружием. Их беспрепятственно пропустили в наш поселок, они выскочили из машин и открыли ураганную стрельбу. Мы едва успели добраться до своей машины и драпануть. Сейчас находимся в поселке Котловина. Наши ребята ведут там бой. Нельзя было применить артиллерию, все в одинаковой военной форме, не разберешь, где наши, а где фрицы.

Сейчас здесь тихо. Давали еду сухим пайком: наша полевая кухня Бог весть где. Говорят, что раздадут по паре чистого белья, но я этому мало верю.

Писем нет, почта наша где-то потерялась. А у немцев письма из Германии идут всего десять дней. Да еще солдаты имеют право получать из дома посылки и домой посылать.

26.08.42.

Все еще сидим в этой Котловине. На нашем участке, как говорится, без изменений. Появилась наша авиация, которая бомбит преимущественно наши же войска. Просто диву даешься: наших самолетов или вообще нет, или они бомбят своих.

Писем нет и нет, ведь прямого сообщения с Москвой уже нет. Может, теперь через Турцию письма будут ходить.

Вчера была замечательная лунная ночь, теплая и тихая. Горы отчетливо выделялись на фоне светлого неба…

28.08.42.

Сегодня должно было состояться празднование годовщины со дня формирования нашей шахтерской дивизии, но что-то не состоялось. Не до праздников. У нас здесь дела совсем скверные: под Пятигорском наши отходят, а севернее бои идут под Сталинградом. Черт возьми, долго ли еще нам можно будет только бессильно сжимать кулаки?!

Последнее время что-то снятся странные сны, будто я куда-то еду, то на лошади, то на пароходе. Может, и мы куда-нибудь тронемся, слишком долго тут засиделись.

Настроение умеренно хорошее, хотя хорошего очень мало. Когда же я узнаю что-нибудь о доме, о Вовке, об Артуре…

30.08.42.

Чувствую какое-то отупение. Не знаю, что надо сделать, чтобы совсем не окретиниться. О, моя «серая тетрадь»! Как я мог ее оставить! В ней стихи Гейне, та самая маленькая книжечка, которая так меня спасала в госпиталях. «Я хочу одной отравы: пить и пить стихи». А стихов нет.

За неимением своих писем, читаю фрицевские, есть много интересного. Но без словаря мне часто приходится трудновато. Попадается много незнакомых слов и выражений, без которых нельзя понять значение всей фразы. Где теперь можно достать словарь? Единственная надежда на трофейный, но его можно ждать до скончания века.

Вчера опять все время в голове была Нинка. Как хотел бы я с ней сейчас встретиться, интересно, что бы из этого получилось?