Владимир Бедненко - Школа жизни. Воспоминания детей блокадного Ленинграда

Но все подходило к концу. От голода у меня началась дистрофия (истощение), и силы иссякали. Однажды в конце февраля к нам зашел папин сотрудник и друг дядя Миша. Он пришел узнать, почему папа давно не приходит на работу. От того, что он увидел, он пришел в ужас. Дядя Миша сказал, что постарается как-то нам помочь, может быть, найдет детский дом. Через несколько дней он появился снова и сказал, что мы назавтра должны помыться и переодеться, так как мы куда-то пойдем. На улице Вознесенской работала небольшая баня, где была чуть подогретая вода. В темноте при свечах в одном зале бродили истощенные мужчины и женщины и пытались хоть как-то помыться.

Наутро мы ждали дядю Мишу. Транспорта в городе не было, мы надели на себя все, что могли, и побрели еле-еле на улицу Маяковского, где нас ждало наше «чудо». Нам открыла дверь невысокого роста женщина с улыбкой, чистенькая, в белом передничке. Мы не могли поверить, что это не сон. В середине большой комнаты на буржуйке в кастрюле что-то булькало. Это был суп из дуранды и рядом пшенная каша… Накормив нас, наша новая знакомая стала спрашивать нас и дядю Мишу обо всем, что ее интересовало, и велела прийти завтра. Как же нам не хотелось уходить! Но дядя Миша сказал, что пора идти домой. Нашу добрую «фею» звали Толя (Тоби) Ефимовна Зелькович. Она была родом из Варшавы и жила в Ленинграде уже много лет. Ей было 50 лет, она очень любила детей, хотя своих детей у нее никогда не было. Она случайно услышала от дяди Миши нашу историю и решила познакомиться с нами. Мы стали приходить к ней каждый день, и через десять дней, 24 марта 1942 года, она сказала нам: «Дети, вы больше никуда не уйдете, это теперь ваш дом». Мы обрели новую семью и новый дом. Наша мужественная новая мама оформила на нас официальное опекунство, и это в такое-то время!

Пришла весна, нормы по карточкам увеличились. Несмотря на это, состояние моего здоровья ухудшалось. Мама пригласила врача посоветоваться, как поставить детей «на ноги». Доктор Качка работал в детской больнице имени Раухфуса, где лечились истощенные дети. Он сказал, что брата моего маме удастся поправить, а на меня надежды мало, так как у меня дистрофия третьей степени. Тем не менее он положил меня в больницу, хотя туда принимали детей до 12 лет, а мне было уже почти 16. От продолжительного голодания у меня заболела печень, но усиленное детское питание и врачебный надзор сделали свое дело. Через два месяца я вышла из больницы поправившаяся и окрепшая. Хотя следы голодания оставили отпечаток на всю жизнь. Недавнее обследование показало, что и сейчас моя печень покрыта многочисленными шрамами.

В августе 1942 года мы с братом и нашей новой мамой эвакуировались из Ленинграда. Выезжали мы с большими трудностями через Ладожское озеро по так называемой Дороге жизни. По пути нас постоянно бомбили и обстреливали, много людей погибло. Конечным пунктом нашей эвакуации был Ташкент. Мама решила ехать туда, потому что там была ленинградская школа при консерватории, где до войны учился Веня.

Наша новая мама работала днем и ночью и делала все, чтобы мы имели возможность продолжить наше образование. В Ташкенте я окончила среднюю школу и поступила на геологический факультет университета. Диплом геолога я получила уже в Ленинграде, куда мы вернулись в конце войны. У меня 35 лет стажа работы в геологии. Занималась поисками и разведкой цветных камней, золота и алмазов. Брат мой продолжал учиться в музыкальной школе, а затем в консерватории.

После войны. В 1951 году, возвращаясь из экспедиции в самолете «Хабаровск — Москва», я познакомилась со своим будущим мужем Григорием Солитерманом. В 1953 году у нас родился сын Илья. Сейчас у него четверо детей: два мальчика и две девочки. Одну зовут Софья, другую Тоби в память о нашей спасительнице, второй маме. У Вениамина, как и у меня, один сын, тоже Илья. Он известный в России скрипач, заслуженный артист России, руководит ансамблем «Дивертисмент», часто с ансамблем выезжает на гастроли в Европу.

Мама скончалась в начале 1986 года, я была с ней до последней минуты ее жизни. Прожив с нами 43 года, в возрасте 93 лет она умерла у меня на руках. Светлая память о ней всегда будет с нами, мы все ей обязаны жизнью.

В апреле 2007 года ушел из жизни мой дорогой муж, с которым мы счастливо прожили 55 лет. Вениамин, с которым мы в блокаду делили кусок хлеба, по сей день работает скрипачом одного из крупных оркестров Санкт-Петербурга. Мой старший брат Исаак, инвалид Отечественной войны, был трижды ранен. Его четырехлетний боевой путь отмечен орденом Красной Звезды, орденом Отечественной войны и медалями.

Котлеты из папье-маше

Старикова Ираида Васильевна

19 июля 1941 года в ночь двадцать первый раз бомбили Ленинград. Бомбы попали в жилые дома на старом Невском, Конюшенном и Херсонской. Рядом — Московский вокзал, утром много народа приехало смотреть на разбомбленные дома. Потом за 900 дней блокады насмотрелись сверх меры.

20 июля 1941 года нас, студентов, повезли рыть противотанковые рвы вдоль берега Луги под Нарвой, деревня Манновка. Рвы нужно было вырыть трехметровой глубины. Первых бомбежек мы не боялись, спокойно работали. Бомбили довольно далеко от нас, и поэтому это было не так ощутимо. Ближе к вечеру видим, что мимо нас идут отряды красноармейцев. Мы все высыпали к дороге, стоим, смотрим. Офицер из колонны спросил нас, кто мы и что здесь делаем. Мы ответили: «Студенты, приехали рыть окопы». Офицер закричал: «Какие окопы, у нас немцы „на пятках“! Сейчас же уходите!» Но сделать это было не так просто, ведь находились мы далеко от станции, нас привезли сюда на машинах, высадили, и машины сразу же уехали.

Мы пошли пешком по дороге до станции Котлы. Пришли на станцию в 12 часов дня. Ощущалась сырость, стоял смог, было уже начало осени, запомнилось число — 20 августа. Таким образом, мы проработали по созданию укреплений месяц.

Всего же в оборонных работах в те дни принимали участие около 25 тысяч студентов.

Состав на станции подали сразу, все бросились занимать места. Вскоре началась бомбежка, мы стали прятаться где только возможно; мне удалось укрыться под свалившимся деревом. Немцы были почти в 100 километрах от Ленинграда. Попрыгали в вагоны, и тут начался обстрел, кого-то убило, но не в нашем вагоне, в другом… Наконец поезд двинулся. Мы быстро проехали Петергоф, который через некоторое время был занят немцами. Наступали они стремительно.