Федор Раззаков - Самый добрый клоун: Юрий Никулин и другие…

Вспоминает Б. Вяткин: «Я хотел быть акробатом, но также присматривался и к работе клоунов. В те годы в Новосибирске выступали буффонадные клоуны Жак и Мориц (Д. П. Демаш и Г. З. Мозель) (о них я упоминал в начале книги. – Ф. Р.). Исполняли они классические антре – сюжетные клоунские сценки. Наибольшим успехом пользовалась сценка «Толкователь сновидений». В ней обличались жулики-прорицатели, использующие доверчивость суеверных людей. Пока Белый клоун – Д. П. Демаш спал, а затем вспоминал свой сон, Рыжий клоун – Г. З. Мозель, толкуя этот сон, съедал праздничный ужин Белого.

Разве мог я тогда предположить, что двадцать лет спустя мне доведется встретиться с Жаком и Морицем на манеже Ленинградского цирка? И не просто встретиться, а вместе с ними исполнить немало антре и реприз, стать полноправным партнером больших мастеров клоунады, многому у них научиться.

Из коверных клоунов незабываемое впечатление на меня произвел Генри Лерри, сын известного артиста И. А. Лерри.

Генри был образованным, остроумным человеком, наделенным редким комедийным дарованием и неуемным темпераментом. Пожалуй, не существовало циркового жанра, в котором бы Генри не был виртуозом. Выступая на манеже с пяти лет, он к двадцати годам стал незаурядным антиподистом, эквилибристом, жонглером, жокеем, акробатом-прыгуном, танцором-эксцентриком.

В то время необычайно популярным было искусство Чарли Чаплина. Комедии с его участием шли в каждом кинотеатре и делали битковые сборы. Поэтому многие коверные клоуны выступали в образе знаменитого комика. Появление на манеже цирка клоуна в чаплинском котелке, сюртучке, широких брюках и нелепых огромных башмаках всегда встречалось зрителями благосклонно.

Генри Лерри тоже работал в маске Чаплина. Благодаря большому таланту и владению в совершенстве многими цирковыми жанрами Генри имел головокружительный успех.

В основном он исполнял пародийные репризы. Например, после выступления акробатов Генри выходил на манеж чаплинской походкой, останавливался, приподнимал котелок и, опираясь на тросточку, пытался сделать сальто-мортале. Эта попытка кончалась неудачей, артист делал каскад – неуклюже шлепался на ковер, затем с трудом поднимался, потирая ушибленное место. Инспектор манежа и униформисты смеялись вместе со зрителями.

Тогда оскорбленный клоун просил жестом постелить на ковер подстилку, чтобы мягче было падать. Униформист расстилал в центре манежа легкое квадратное покрывало. Генри снимал сюртучок, разминался и под барабанную дробь исполнял в неимоверно быстром темпе двадцать флик-фляков подряд на одном месте! Казалось, что крутится не человек, а самолетный пропеллер. От воздушной волны покрывало даже приподнималось над ковром. Подобного исполнения этого трюка я больше никогда не видел…»

Между тем Вяткин какое-то время не мог никак определиться, кем ему быть – акробатом или клоуном. Все решил случай. В мае 1932 года у артиста Николая Никольса, работавшего на двухъярусном турнике, разладились отношения с его партнером-комиком. Он рассказал об этом Вяткину, и тот внезапно предложил ему свои услуги – заменить партнера. Никольс согласился, поскольку положение у него было безнадежное – без партнера он терял работу, зарплату.

В течение десяти дней Никольс и Вяткин денно и нощно репетировали свой номер. Наконец состоялась премьера – во время гастролей в Алма-Ате. Вяткин выступал в образе Чаплина: в котелке, сюртучке-визитке, с тросточкой. Далее послушаем рассказ самого артиста:

«Я раскланялся с публикой, сделал неуклюжий каскад. Раздались смех и жидкие аплодисменты. Это меня подбодрило, и я немного успокоился. Начали работать на турнике. Первые трюки и комбинации прошли удачно. Но в середине номера на меня снова напал отчаянный страх. В горле пересохло, начали дрожать руки, а в голове, словно белка в колесе, вертелась одна привязчивая мысль: все бросить, бросить немедленно и уехать домой в Новосибирск, подносить чемоданы, чистить ботинки, выдавать банные веники, делать что угодно, только не стоять на залитом светом цирковом манеже под взглядами сотен людей.

Как мы закончили номер, я не помнил. Очнулся только за кулисами. Режиссер-инспектор поздравил нас с премьерой и даже похвалил меня. А я стоял потрясенный, отрешенный от действительности. В душе еще догорали угольки страха и неуверенности.

Прошла добрая неделя, прежде чем я обрел профессиональную смелость, кураж, как говорят в цирке, и наш номер стал проходить со стабильным успехом. Реакция публики, как самый точный барометр, подсказывала, как улучшить работу, чего не следует делать, а что следует закрепить, акцентировать. Опытный партнер после каждого выступления устраивал краткий разбор, и это очень помогало мне, начинающему артисту, совершенствовать мастерство. Я начал получать истинное удовольствие от труда, и это делало жизнь интересной и радостной…»

Однако творческое сотрудничество Вяткина и Никольса продолжалось, увы, недолго – около года. Все решила досадная случайность. Никольс женился на юной блондинке по имени Анна и решил ввести ее в свой номер в качестве ловитора (она должна была висеть на трапеции и ловить Вяткина, который прыгал к ней в руки со второго яруса турника, находящегося в шести метрах от земли). Вяткин всячески противился такому повороту, поскольку сомневался в том, что хрупкая девушка сможет удержать его на весу. Но Никольс был непреклонен. В итоге произошло то, чего так боялся герой нашего рассказа: девушка действительно не справилась со своими обязанностями. После чего он упал вниз и врезался плечом в манеж.

Травма оказалась серьезной. Поэтому Никольс быстро нашел себе другого партнера, а Вяткину пришлось долго лечиться. Однако, как говорится, нет худа без добра. Вскоре в новосибирском цирке объявился новый коверный клоун Михаил Кульман, который подыскивал себе партнера. Им и стал Борис Вяткин. В их дуэте Кульман выступал в качестве Рыжего клоуна, а Вяткин был резонером – этаким модником того времени, облаченным в узкие брюки, коротенький пиджак и длинные узконосые туфли. Выступали они в паузах между номерами, показывая старинные антре: «Печенье», «Пчела, дай мед», акробатические комедийные репризы «Живой – мертвый», «Шапочка» и др. О своем тогдашнем житье-бытье Вяткин вспоминал следующее:

«Работала наша труппа по городам Средней Азии, а затем Дальнего Востока. Стационарных цирков почти не было, работать приходилось порой на договорных началах с местными администраторами без всяких гарантий, и если сборы были плохими, то мы просто бедствовали. Помню, как после неудачных гастролей в городе Фрунзе мы продали все, что могли, и полуголодные решили перебраться в город Токмак, находившийся неподалеку. Но наскрести денег на дорогу так и не удалось.