Екатерина Мишаненкова - Коко Шанель. У женщин нет друзей

Я хочу сказать женщинам вот что: никогда не входите замуж за скупого.

Женщины хотят меняться. Они не правы. Я за счастье. А счастье в постоянстве и в неизменности.

Злые языки болтали, что это была ее месть работницам, которые в 1936 году заставили ее отступить и согласиться на их требования. Теперь они все остались без работы. Но Шанель лишь пожимала плечами, слушая нападки профсоюзных лидеров – таких опытных работниц конкуренты с руками оторвут. Да, платить будут меньше, но это уже их проблемы.

Еще больше смешили ее обвинения в дезертирстве. Чем она могла помочь французской армии? Сшить для них форму? Ну так для этого есть конкуренты, которые будут счастливы принять такой заказ, если он конечно вообще будет.

Уже после войны она говорила: «Как можно было предполагать, что найдутся люди, которые будут покупать платья?.. Мне казалось это невозможным… Ну что же, я ошиблась. Это послужит мне уроком. Что бы теперь ни случилось, буду делать свои платья. Верю теперь только в мою работу».

Я хочу сказать женщинам вот что: никогда не входите замуж за скупого.

Женщины хотят меняться. Они не правы. Я за счастье. А счастье в постоянстве и в неизменности.

Их семья развалилась давным-давно, после смерти матери и бегства отца. И если с сестрами Коко все-таки выросла в одном приюте, то братьев она не видела много лет. Однако, став богатой, она разыскала их и помогла им вырваться из бедности.

Наследственность это или прихотливая игра судьбы, но оба ее брата стали ярмарочными торговцами, как их отец и дед. Шанель дала им достаточно денег, чтобы они бросили это трудное и не слишком прибыльное занятие. Люсьену она оплатила постройку дома, Альфонсу купила кафе, и обоим посылала ежемесячную ренту. Но с началом войны она безжалостно написала обоим, что ее дело пришлось закрыть, у нее самой серьезные денежные затруднения, поэтому рента прекращается.

Раньше у каждого Дома был свой стиль. Я создала свой. И не могу от него отказаться.

Конечно, она не была настолько разорена, чтобы помощь братьям легла на нее тяжким бременем. Но чувствовала она себя крайне неуверенно. Теперь деньги ей шли только от продаж духов «Шанель № 5», да и за них ей пришлось несколько лет судиться.

Да и насчет братьев Коко не питала никаких иллюзий – она прекрасно знала, что они любят не ее, а деньги, которые можно от нее получить. Поэтому ее решение было окончательным. Кстати, сына своей покойной старшей сестры Джулии Коко не прекратила поддерживать даже в самые трудные для нее годы. Она заботилась о нем с детства, выучила его в лучшем английском колледже и даже подарила ему замок. В какой-то степени он был ее ребенком, ведь хоть и не она его родила, но зато она его воспитала. Для нее он был родным человеком, а не просто льстивым нахлебником, как братья.

Моды больше не существует, потому что ее придумывают для нескольких сотен людей. А я создала стиль для целого мира. В журналах пишут «стиль Шанель». О других ничего подобного не пишут.

Она поселилась в По, где несколько дней промаялась от скуки и неизвестности, после чего стала уже думать, что совершила глупость и зря уехала из Парижа.

В июне маршал Петен подписал перемирие с немцами. Светская публика стала возвращаться в столицу, решила вернуться и Коко. По дороге в Париж она остановилась в Виши, где ее поразили веселящаяся публика, дамы в модных шляпах, шампанское – казалось, светский сезон в самом разгаре, а никакой войны нет и в помине.

В Париже выяснилось, что отель «Ритц», где она жила, занят немцами. Правда, вещи Коко не тронули, и более того – какой-то немецкий генерал, узнав, что она та самая знаменитая Шанель, приказал, чтобы ей выделили в отеле номер. Правда, не такой большой, как она привыкла, но сейчас ей большего было и не нужно, ведь она удалилась от дел и собиралась вести тихий замкнутый образ жизни.

Старость не защищает от любви, но любовь защищает от старости.

Вообще-то они уже не раз встречались, но прежде это было обычное поверхностное полузнакомство. Коко вспомнила о нем, когда ее племянник попал в плен в июне 1940 года, и обратилась к Динклаге с просьбой похлопотать за ее родственника.

Так началось их повторное знакомство, перетекшее в длительный роман, за который Коко потом много лет упрекали, обвиняя ее в предательстве родины. Она этих упреков совершенно не понимала, отвечая на них, как отвечала знаменитая актриса Арлетти, которую укоряли в связи с немцем: «Так не надо было их сюда пускать». Ей казалось смешным, что кто-то может видеть в ее романе с мужчиной на десять лет ее моложе какую-то политическую подоплеку.

Мода, которую нельзя скопировать, – это «мода салонов».

В любом случае, свою связь они не афишировали. Они никуда не ходили вместе, не появлялись в свете, встречались либо у нее дома, либо на вилле «Ла Пауза». И не потому, что боялись осуждения, нет, просто Коко уже давно разлюбила активную светскую жизнь, а Динклаге опасался, что слишком громкий роман привлечет к нему излишнее внимание начальства, и его могут отправить на Восточный фронт, подальше от возможного скандала.

Но хоть они и вели себя тихо, все равно весь Париж знал об их романе. И после войны это могло Коко очень дорого обойтись…

Никто меня ничему не учил. Я всегда училась сама.

К ней, как и ко многим, кто так или иначе общался с немцами, пришли два молодых человека с револьверами, вывели из отеля, посадили в машину и увезли в неизвестном направлении. Что за комитет ее арестовал, кто его возглавлял, какие обвинения ей предъявлялись – остается только гадать. Известно лишь одно – Шанель отпустили в тот же день. Не успели ее слуги испугаться, как она была уже дома.