Пётр Фурса - Мачты и трюмы Российского флота

В ГШ рождается мысль. Летит новорожденная обратно туда, откуда вылетела в форме предложения. Быть посему. Все отделы и службы флота моментально реагируют на это срочным составлением руководящих телеграмм подчиненным службам объединения, в которое входит счастливый избранник. Отделы объединений срочно вызывают к себе флагманских специалистов соединений и проводят совещания, на которых указывают последний срок готовности корабля, оставляя резерв минимум месяц, проводят инструктаж по составлению плана подготовки (экземпляров пять), дают указания всем подчиненным подразделениям (складам, мастерским и так далее) обратить особое внимание, помочь, организовать, провести, научить, проконтролировать. Флажки соединений срочно вызывают специалистов корабля. Проводят совещания и указывают срок представления плана подготовки, оставляя резерв (поправку на бестолковость) времени. Командиры кораблей проводят совещания с офицерами корабля и, в свою очередь, требуют планы, указывая срок (с поправкой, естественно). Таким образом, сроки представления планов, указанные флажками и командирами, не совпадают. Командиры боевых частей и начальники служб закрываются в каютах и пьют чай или... кофе, параллельно рождая в муках все тот же план, стараясь в нем детализировать все встающие проблемы. Пишущие машинки раскаляются добела. Корабельные писаря становятся центральными фигурами. Очередной десяток стройных кедров падает в чрево минлесбумпрома. Жены корабелов ложатся спать в одиночестве.

Утром планы, написанные, естественно, неправильно по форме и куцо по содержанию, отправляются на доработку. Еще десяток кедров, под дружный стон корабелов, падает. Через неделю коллективный ребенок рождается в муках. А родившись, с необычайной резвостью устремляется вверх, вплоть до командующего флотом, оставляя по пути отпочкованные копии самого себя (собрав их всех вместе, можно было бы купить на талоны всех классиков мира). Утверждаю. Росчерк пера командующего не оставляет места для дискуссий. Сконструированный коллективом капкан захлопывается перед носом коллектива.

Специалисты штабов в конце рабочего дня уезжают домой к семейным очагам, или, ссылаясь на внезапно обрушившуюся на голову работу по подготовке единицы N. заменяют тепло очага на ласки боевых подруг. Корабельный офицер лишен и того, и другого.

План продуман и скорректирован, согласован и утвержден, отпечатан и разослан. Начинается его практическая реализация. Каждая боевая часть и служба корабля на каждый конкретный день должна выполнить конкретное действие: механики – произвести ремонт дизеля, связисты – получить ЗИП, штурмана – откорректировать карты, весь личный состав корабля – прибыть на медицинский осмотр или флюорографию. Это все в один день. Первое обязательно помешает выполнению другого. Забраться на елку, не поколов при этом задницу, не удается. Артиллеристы мешают механикам, механики – снабженцам, снабженцы – химикам, химики – минерам. Все мешают командованию. Доктора мешают всем сразу. Специфика.

И только политработники не мешают никому, воодушевляя, мобилизуя, расставляя актив, произнося речи, ставя отметки “вып.” и докладывая наверх: “Благодаря самоотверженному труду матроса Пупкина, сегодня списаны старые ТСП (технические средства пропаганды). Комсомольцы корабля взяли повышенные обязательства усилить, нажать, решить, доказать, оказать помощь. Самоотверженным, ратным трудом – победить. Партийно-политическая работа организована в соответствии с требованиями... Ура!”

Я, вооруженный планом и страстным желанием сделать все наилучшим образом, пошел на вы. Ежедневно на утренних совещаниях я докладывал:

– Товарищ командир. Согласно утвержденному Вами плану, на сегодня... санация полости рта личного состава БЧ-5. Прошу направить в поликлинику следующих товарищей...

– Не могу, док. Это сорвет нам погрузку или ремонт. Не могу.

– Но вы же сами требовали от меня безукоризненного выполнения.

– Не могу. Все. Разговор окончен.

Однако, произнося приговор, командир не учитывал, что лейтенанту характеристики будет подписывать не он, продвигать или задерживать по службе – тоже. Я понял это сразу.

– Товарищ командир. О срыве плана я буду вынужден доложить по команде.

– Что? Прекратить болтовню. Вы свободны, лейтенант.

Командир соединения, выслушав меня, поблагодарил за службу, обещал помочь и вызвал к себе командира корабля. Разговор проходил тет-а-тет, однако о содержании его можно было догадаться по красным пятнам на лице основной фигуры флота, выскочившего из каюты своего шефа. Офицеры между собой называли командира “Зверьком”. “Зверек” был загнан в угол. И кем? Лейтенантом. Зеленым юнцом. Загнан по всем правилам флотского военного искусства.

Команда по корабельной трансляции застала меня в момент проверки медицинской аппаратуры:

– Офицерам и лейтенантам прибыть в кают-компанию!

И я, как лейтенант, только что исключенный из “офицеров” неграмотной командой по кораблю, остался на месте. А надо сказать, что эта нарочито-неверная команда имела свой смысл: открытое неуважение к достоинству молодых лейтенантов. Через 10 минут в амбулаторию влетел рассыльный.

– Товарищ лейтенант! Командир вызывает вас в кают-компанию.

– Передайте командиру, что до тех пор, пока по трансляции команда не прозвучит правильно, я в кают-компанию не приду. Все, идите.

Команда все же прозвучала. Я прибыл.

– Разрешите?

Глаза командира сверкали бешенством.

– Вам что, особое приглашение нужно?

– Согласно уставу внутренней службы звание “лейтенант” – офицерское. Прошу вас напомнить это дежурному по кораблю.

“Зверек” был высечен публично. Лейтенантская половина кают-компании ликовала, дипломатично глядя в пол. “Ах, – сказал глупый король, – потому что слов от возмущения у него не было” (“Бременские музыканты”).

В этот день я шарахнул несколько “зайцев”, самыми упитанными из которых были: репутация своего парня среди офицеров; зубовный скрежет командира, вынужденного выполнять в точности все те пункты, которые он же сам и утвердил. Парадокс.

Колесо Фортуны приближало эсминец к выходу в море. Гора неотложных дел постепенно, зло огрызаясь, таяла. Рабочий день, начинаясь в 6 часов, заканчивался в 23.30.

Личное время, предусмотренное уставом, растворялось в массе общественных дел. Выходных не было более двух месяцев. Дети начинали забывать отцов, жены – запах мужского пота. Нервные перегрузки уверенно тащили на кладбище. Хотелось... Мало ли, что хотелось. Это только в приказах министра семичасовой рабочий день, два выходных и предпоходовый отдых. Командир вывода караульных собак в денежном выражении оценивается точно так же, как и командир группы эскадренного миноносца. Принцип распределения по труду здесь явно прошляпил. К этому мы еще вернемся.