Андрей Разин - Зима в стране "Ласкового мая"

— Хорошо, — отвечаю я, — пойду покумекаю. Собирайтесь в красном уголке через час, обсудим.

Девчонки, довольные моей сговорчивостью, разбежались.

Через час красный уголок был полон. Все ждали оглашения текста. Пугачеву у нас любили безумно, и вообще-то, если бы Алла Борисовна когда-нибудь приехала в светлоградский детдом, наши стихийные фанаты разорвали бы ее на сувениры. Особенно любили ее песню "Все могут короли".

Чтобы придать событию торжественность, я влез на стол.

— Граждане и гражданки, — сказал я, — у меня есть не

сколько слов. Вы любите Пугачеву?

Раздался общий стон.

— Вы считаете ее лучшей в мире певицей?

— Да, ты еще спрашиваешь? — загалдели девчонки.

— Так вот, хочу вам доложить, что скоро я, Андрей Разин, превзойду Аллу Борисовну!

Я ожидал большого негодования, но наступила тишина, и все стали протискиваться к дверям. И только Наташка, моя верная подруга еще с четвертого класса, подошла ко мне и протянула руку. Я спрыгнул.

— Зачем ты так, Андрюха. Мы ведь серьезно любим ее, а ты смеешься.

— Я не смеюсь.

— Тогда ты просто сумасшедший.

Наташка ушла, и я остался совсем один. Мне было нисколько не стыдно этого всеобщего бойкота. Я был уверен, что сказал им правду. Конечно, Аллу Борисовну затмить невозможно, но стремиться к этому нужно. И в этом я вижу смысл всей своей жизни.

Мечта стать артистом появилась давно. Честно говоря, даже не помню, что послужило толчком. Кажется, после одного случая, когда нас, пацанов, в очередной раз вытолкали из дверей городского кинотеатра, бросив в спину что-то оскорбительное. Кажется, тогда я и поклялся, что когда-нибудь эти злые люди будут сами толпиться в очереди за билетом, чтобы посмотреть на Андрея Разина.

В мыслях я надевал черный смокинг, небрежно облокачивался на полированный "стэнвей" и пел. Правда, реальность все время напоминала о себе, в частности, вызовом к директору, где мне было предложено приобщиться к профессии каменщика.

Думаете, что легко стать каменщиком?

Тычок, лажок, отштробились, зачалили — наука, замечу вам, довольно сложная, и не зря на Руси каменных дел мастеров привечали с полным уважением. Когда посмотришь на кладочку, душа радуется. Но вся эта красота требует такого пота, что ни приведи господь! Все на собственном горбу. И раствор, и кирпичи. После пяти часов работы еле живой приходил домой. Но, как и всякий опыт, этот оказался полезным. Мало того, что я сейчас могу своими руками сложить дом, я еще понял, в чем состоит прелесть артельного труда. В моем нынешнем непростом деле уроки, полученные от дяди Васи — виртуоза кладки — мне очень помогают. Дядя Вася всегда говорил:

— Когда несешь с человеком лесину, замечай, куда он хо

чет стать: к комлю или наоборот. И сразу вычислишь, что за че

ловек.

Простая наука, но ей и в высшей партийной школе не выучат.

Как бы то ни было, совмещая учебу и ремесло, я доковылял до семнадцати и, полный дерзновенных замыслов, оказался с маленьким чемоданчиком у ворот родного детдома. Педколлектив был сух, ему было не до нас, новые легионы несчастных огольцов со всего Ставропольского края стекались к казенному теплу. Мы прослушали короткое напутствие и двинулись кто куда. Я поехал в аэропорт. Расчет был простой. На имеющиеся тридцать рублей я доберусь до Тюмени, а там среди нефтяных полей как-нибудь перебьюсь. Интересно устроен человек. Его тянет к золоту, нефти, короче, к чему-то большому. И у меня получилось совсем по-джеклондоновски. Правда, я недооценил климата и в своей нейлоновой рубашке среди полушубков и валенок выглядел экзотическим цветком. Наверное, синий отлив моего лица и тронул сердце начальника отдела кадров, выписавшего мне не только направление на участок, но и ватные штаны с курткой и место в вертолете.

— Вернешь, хлопец, государству, как заработаешь, — ска

зало ответственное кадровое лицо, — ну и работнички…

С тем я и уехал на точку.

О тюменском севере написано много. Боюсь, что мои впечатления не обогатят общую картину, но работа по строительству газопровода Уренгой-Помары-Ужгород, а также закладка Надымского газоперерабатывающего комбината стали для меня не просто строчкой в биографии. Западно-Сибирские нефтяные поля тесно связывают с именем тогдашнего предсов-мина Косыгина. Сейчас уже мало кто и вспоминает этого бывшего сталинского наркома с лицом аскета и глухим, низким голосом. А тогда его идеи чуть было не привели к перестройке, еще похлеще горбачевской. Правда, окружавшие Брежнева сановные бюрократы быстро раскусили, к чему может привести инициатива Алексея Николаевича, и заставили его выйти на пенсию. Перед этим, конечно, как водится на Руси, завалили дело, скомпрометировали идеи Косыгина, а потом стали показывать пальцем:

— Тоже еще, реформатор нашелся, Петр Великий.

Но вот что касается Тюмени, то здесь Косыгину палки в колеса не ставили. Нефть оказалась к концу семидесятых годов палочкой-выручалочкой для Брежнева. Во-первых, без особого труда напоили сотни тысяч танков и самолетов, во-вторых, поддержали Живкова, Хонеккера и прочих братьев по классу, под которыми к тому времени всерьез закачались троны. И за бесценок. А какая цена у "черного золота", если оно само бьет из земли? Накупили у Финляндии, Италии всяких безделушек в виде кремов для бритья и ликеров. Еще и радовались, что на московской Олимпиаде все от стаканчиков до "салями" поставлено финнами. В обмен на нефть. "Коммунистический город" Москва ликовал, Нечерноземье, как всегда, безмолвствовало, тюменская нефть журчала в стальных трубах, делая Запад богаче, а нас беднее. Мне рассказывали, что в арабских Эмиратах, где нефти, строго говоря, не больше, чем в Западной Сибири, каждый младенец получает за счет нефтедолларов при рождении кругленькую сумму. Вот так шейхи обеспечивают будущее нации и беспроигрышный вклад денег. А в Сибири как жили в нищите, так и продолжают, хотя некоторые политические деятели и уверяют, что они построили во вверенных им областях социализм. А в самой Тюменской области — вообще мрак. Со всех уголков страны туда слетелись ловцы удачи — романтики-комсомольцы, кочевники-нефтяники, демобилизованные солдаты, которых армия напрочь отвратила от землепашества, и, конечно, транзитники-рецидивисты, так и не сумевшие пересечь Уральский хребет. Короче говоря, только в нашем доблестном Союзе могла существовать такая нефтедобыча и стройка. Работали так: едет караван вездеходов, один стал. Вышли, перекурили, поматерились, махнули рукой и поехали дальше. К весне о том вездеходе напоминают лишь ржавые гусеницы. "Большая нефть все спишет", — этой философии, помню, придерживались все — от увешанных звездами Героев больших начальников до нашего бригадира Фомича, который мог бы стать чемпионом мира по очковтирательству, если бы проводился такой чемпионат. Он мог найти такие причины для того, чтобы хорошо "закрыть" наряды, что даже мои бригадники хохотали. Ну, например, показать, что ввиду непроходимости болот пришлось делать стометровый крюк. А на самом деле его не было и в помине. Излишки труб сваливали в какую-нибудь речку, и дело с концом. Кстати, за трубы рурский Маннесман брал чистейшим золотом. А тем, кто чересчур удивлялся проделкам Фомича, он быстро затыкал рот. Одного паренька из-под Полтавы хлопцы Фомича взяли и под видом шутки заварили в трубе. Через сутки достали и отправили в холодном виде на материк. Кто-то поинтересовался, ему ответили лаконично: