Истории медсестры. Смелость заботиться - Кристи Уотсон
Я буквально закрываю рот рукой. Ничего не говорю. Я пока не знаю, что ему сказали, но абсолютно ясно, что я не тот человек и сейчас неподходящее время, чтобы сообщать плохие новости. Позже я прокручу разговор в голове и придумаю ответ: «Это не твоя вина, Саймон. Они делают все возможное, она сейчас с профессионалами. Сюзанна в опасной ситуации, но бригада сделает все, чтобы помочь ей и вашему ребенку». Но я боюсь, что, если открою рот, правда вырвется наружу. А правда, ужасная правда, в том, что они, вероятно, оба умрут. Не все дети выживают. Выживают и не все матери. Иногда роды наносят женщинам непоправимый физический или психологический урон. Некоторым, несмотря на их усилия, не суждено стать биологическими матерями. Я видела, сколько потеряно крови. Слишком много. Я знаю статистику. Некоторое время мы стоим в тишине, прежде чем, наконец, я преодолеваю желание плакать или вообще ничего не говорить.
– Могу ли я что-то сделать?
Он качает головой. Кивает на дверь.
– Она для меня – все.
– Я зайду и посмотрю, как идут дела.
Когда я снова вхожу в дверь, меня тошнит. Я совсем не знаю этого человека и чувствую себя недостаточно квалифицированной, чтобы сообщать ему плохие новости, хотя сообщать плохие новости – то, к чему я привыкла, и мне кажется, что это самый продвинутый из всех моих навыков. Мне нужно узнать о Саймоне немного больше, что-то помимо того, как сильно он любит Сюзанну. Необходимо узнать и о ней больше, чем о ее любви к каталогу Boden. Чтобы рассказать ему худшее, что только можно вообразить, я хочу узнать о его семье, его историю: кто он и как он стал таким. Но времени нет.
Я смотрю на сцену передо собой. Персонал весь в крови, как и пол, и все вокруг. Посреди всего этого Сюзанна выглядит едва ли живой – исковерканное человеческое существо, вывернутое наизнанку. Я сосредотачиваюсь на ребенке в инкубаторе. Младенец серый и маленький, скорее вытянутый, чем свернувшийся, как это обычно бывает. Но неонатолог смотрит на команду: он показывает нам большой палец вверх. Этот ребенок жив. Я выдыхаю и выбегаю, чтобы рассказать Саймону.
– Они работают над Сюзанной, и она все еще в критическом состоянии. Команда делает все, что может.
Я делаю паузу. Ложная надежда никогда не бывает хорошей идеей, и я не хочу, чтобы он недооценил, насколько плоха Сюзанна. Но я вижу, что ему нужно за что-то держаться.
– Ваш ребенок жив, – он смотрит на меня в каком-то трансе.
– Я папа? – спрашивает Саймон.
– Вы стали папой.
Мне кажется, он будет отличным отцом. Он так явно полон любви. Он не спрашивает, кто у него, мальчик или девочка, и я тоже. Честно говоря, когда дела идут плохо, всем становится безразлично то, на чем мы обычно зацикливаемся. Ведь беременность не всегда бывает здоровой и счастливой. В настоящее время Великобритания значительно отстает от многих других стран ЕС по показателям выживаемости младенцев, 24 страны добились лучших результатов. Широко распространено неравенство. У матерей-афроамериканок, таких как Сюзанна, особенно плохие результаты. Лондонский университет королевы Марии проанализировал тринадцать исследований из Великобритании, США, Дании и Норвегии и обнаружил, что вероятность мертворождения у женщин-афроамериканок в этих странах в два раза выше, чем у белых женщин. А в Великобритании они почти в пять раз чаще умирают во время беременности и родов. Это одна из причин, по которой акушерство становится все более политизированным и почему борьба с социальной несправедливостью и расизмом является (или, по крайней мере, должна быть) жизненно важной работой акушерок и других медицинских работников. Подруга-акушерка учит меня, что поддержка роженицы – это лишь малая часть ее работы, и самая легкая. Я в восторге от того, что она делает. Наряду с клинической работой она продвигает политические перемены, борьбу с угнетением, защиту девочек и женщин. Я понимаю, что быть акушеркой – это не просто извлекать младенцев. Речь идет о защите женщин.
* * *
Сюзанна пока стабильна. Ее поместили в отделение интенсивной терапии, а ребенок находится под особым присмотром. Я натыкаюсь на Саймона в коридоре, мечущегося между палатами. Он несет мягкую игрушку-бегемота и выглядит самым счастливым человеком в мире.
– Сюзанна спала с бегемотом на животе. Акушерка сказала, что наша дочь может почувствовать ее запах.
– Дочь?
Я улыбаюсь. Я так рада, что и мать, и ребенок живы и выздоравливают. Это действительно все, что имеет значение, в конце концов. Он плачет от счастья.
– Я развалина, – говорит он, держа бегемота, словно ребенка. – Она такая красивая. Как ее мама. У нее такие крошечные ножки, и, когда она зевает, это маленькое лицо еще больше сморщивается. Я превратился в одну из тех зануд, которые волнуются каждый раз, когда их дети двигаются.
Он смеется. Затем Саймон опять плачет, поток слез льется от боли, травмы и облегчения. Он рассказывает мне о Сюзанне: как она долго не просыпалась и что это был самый страшный момент в его жизни.
– Мы думаем назвать ее Амандой в честь врача, спасшего жизнь ее маме.
Я улыбаюсь.
– Аманда – это медсестра.
Представляю ее лицо, когда она узнает. Для нас не может быть большей благодарности. Я улыбаюсь весь день. А в конце смены забегаю в отделение интенсивной терапии, чтобы увидеть Сюзанну. Она спит, но в сознании, к ее носу приклеена назогастральная трубка, а на шее проходит центральный катетер. На груди у нее большая повязка, верх которой выглядывает из-под больничного халата. Все мониторы показывают стабильные цифры. Все говорит о том, насколько хорошо она поправляется: ей не льют инотропы, дренаж стоит только один, из грудной клетки, она не на искусственной вентиляции легких, даже ее кровать стоит через комнату от поста медсестер и тележки с набором для реанимации. Она стабильна и, вероятно, поправится. Удивительно. Некоторые люди могут пережить что угодно. У этой малышки уже есть своя история, мощный пролог. Мать и дочь будут вместе. Сюзанна, Саймон и Аманда станут семьей.
* * *
Не всем так везет. Сегодня будет тяжело, нас с мужем об этом предупреждали, но к такому я все же не подготовилась. Конечно, на первый взгляд, все не так и плохо, похоже на обычный детский праздник. По периметру церковного зала стоят столы с тарелками кексов, гигантскими кувшинами с тыквенным соком и с бумажными тарелками со свинкой Пеппой. Но это все же
