Петр I. Материалы для биографии. Том 2, 1697–1699 - Михаил Михайлович Богословский
Возницын подтверждал в письме новость о смерти «доброго князя» Курляндского, в которой сомневался Петр. Что это прискорбное известие — правда, видно из того, что курфюрст Бранденбургский послал на погребение представителем своей особы одного из принцев. Хорошо, что польские дела приняли благополучный оборот: дай Боже, чтобы было так, как царь писал о Деконтии; но все же еще «арцыбискуп шатается», и в Амстердаме носится слух, что, когда король Август II шел к Данцигу, поляки «по научению арцыбискупову» на дороге многих королевских людей побили и побрали их запасы, так что и сам король принужден был спасаться бегством. Подлинные известия ожидаются от резидента. О прочих делах, которых царь касался в письме к нему, Возницыну, известно будет ему из писем от «превосходительнейших господ больших товарищей»[116].
6 марта Петр опять в своей любимой стихии — в Вуличе, в артиллерийской лаборатории: «Был десятник в Уличе, смотрел лабораториум, где огнестрельные всякие вещи и наряжают бомбы»[117].
День 7 марта был вновь посвящен корреспонденции. Петр писал Лефорту и Головину в Амстердам[118] и стольнику В. Д. Корчмину, сержанту Преображенского полка, в Берлин, где этот сержант обучался артиллерии вместе с другими русскими бомбардирами. Из ответа Корчмина, помеченного Берлином от 29 марта, видно содержание письма к нему Петра. Петр поручал ему разведать о жалованье, какое платят в Бранденбурге всем военным чинам, и Корчмин, получив надлежащие сведения, прислал царю с ответом от 29 марта особую роспись такого жалованья[119] Царь осведомлялся далее о ходе обучения бомбардиров, на что Корчмин доносил, что по 20 марта, когда им получено царское письмо, они, бомбардиры, «выучили фейверк и всю алтилерию; а что в алтилерии какие есть науки, — пишет он далее, — и то известно милости твоей, а ныне учим тригинометрию». Корчмин отзывался в ответе о «мастере», учителе бомбардиров, немецком поручике, что он «человек добрый», знает много и показывает хорошо, но требует платы по 100 талеров с человека, а без платы бросил было и учить; поэтому Корчмин просил Петра о высылке этих денег, прибавляя, что бесполезно просить о плате за них курфюрста: все равно не заплатит. Наконец, царь приказывал в своем письме «отписать, как Степан (Буженинов), не учась грамоте, гиометрию выучил». «И я про то не ведаю, — отвечал Корчмин, — как впредь выучит: Бог и слепцы просвещает»[120].
Получен был ряд писем из Москвы: от князя Ф. Ю. Ромодановского, Л. К. Нарышкина, А. С. Шеина, А. М. Головина, Г. И. Головкина и из Амстердама от посольства. Все письма от москвичей были ответами на письма к ним Петра от 31 декабря[121] и датированы 4 февраля. Посмотрим, какие новости приносили они Петру.
Ромодановский[122] возражает против сделанных ему царем упреков за неразумие его вопроса о табачной продаже, разрешенной иноземцу Ван-дер-Брахту, с которым он тогда к Петру обращался, и, в свою очередь, уличает Петра за допущенную им в его письме ошибку, не без язвительности объясняя ее «великим запалением», в котором, должно быть, Петр находился, когда писал письмо: «А что ты, господине, пишеш ко мне в своем писме про иноземца, о котором я к тебе писал, о табачной продаже в неразумия нам ставиш, и то напрасно: я к тебе писал, зная, и не в великую докуку тебе; толко иноземец мне говорил, чтоб отписать, а мы так делаем, как указ записан у нас. Ты же пишеш в своем писме, что Орленку и иноземцу торговать по два года, и то впрямь нам удивителное дело: знать, за великим запалением не прямо к нам пишеш, а у нас указ записан, толко обеим — Орленку и иноземцу — по одному году велено торговать, а другой год на государя, и ноне торгует Орленок для уставки первой год, и пошлины он же збирает на государя; а как год пройдет, тогда из наддачи станем отдавать». Настоящее письмо Ромодановского выясняет нам, что вопрос о дальнейшей торговле табаком иноземца фан-дер-Брахта после истечения предоставленного ему срока, заданный в письме Ромодановского к Петру от 26 ноября 1697 г., был им сделан по просьбе самого иноземца, который, видимо, не прочь был продолжать льготную торговлю и после срока 1 декабря 1697 г. Указ хорошо известен Ромодановскому, и он действительно в письме от 26 ноября привел совершенно правильную цитату из февральского указа о табачной торговле[123], касающуюся фан-дер-Брахта, где говорилось, что торговать ему велено «с двести пятого году по двести шестой год декабря по первое число» (1 декабря 1697 г.)[124]. Петр, раздосадованный этим вопросом князя, раз уже был дан указ, и упрекая его за это, сам, однако, ошибался в подробностях указа, приводя их на память и говоря о двух годах, на которые будто бы была предоставлена табачная торговля иноземцу, и в этом случае Ромодановский в своем возражении царю был прав. Впрочем, спор с Ромодановским утратил уже для Петра свой существенный интерес: когда письмо его было получено, был уже решен вопрос о сдаче табачной торговли в России Кармартену. После подписи князя, состоявшей из трех бука К. [P]. Р., в письме прибавлена приписка, сделанная не без ассоциации с содержанием письма:
«последней пьяный Фетка Чемоданов, воспоминая вас за пипкою (трубкой табаку), челом бьет». Читая эти последние строки, Петр мог припомнить знакомое ему лицо думного дворянина Ф. И. Чемоданова с пипкою табаку в зубах. В чине стольника Ф. И. Чемоданова в 1676 г. мы видим в свите, сопровождающей царя Федора в его подмосковные походы, а затем в 1688–1689 гг. он в таких же походах сопровождает царя Петра[125]. 25 марта 1690 г. он был пожалован в чин думного дворянина[126]. Он происходил из семьи, давно уже соприкоснувшейся с Западной Европой, был сыном стольника И. И. Чемоданова, ездившего в 1656–1657 гг. посланником в Венецию. От этого посольства остался интересный «Статейный список» с описанием путешествия посольства по Атлантическому океану, Средиземному морю, по северным итальянским городам до Венеции и из Венеции через Германию и Голландию[127]. Думный дворянин Ф. И. Чемоданов, очевидно, принадлежал к «компании» Петра; потому и позволял себе писать к нему так фамильярно.
Письмо Л. К. Нарышкина заключало в себе известие, что только что привезены шведские пушки: описание их, «каковы они мерою и ядром», Нарышкин отправил Великому посольству. От гетмана ничего нового нет; к нему посылается со словесным наказом Иван Тараканов[128].
А. С. Шеин в своем письме уведомлял, что посланные ему царем азовские и другие чертежи, о доставке которых Петр
