Леонид Карцев - Воспоминания Главного конструктора танков

Наши умельцы в опытном цехе постарались. Пол был сделан из разноцветных шашек, разделенных алюминиевыми пластинами, хорошо отшлифован и выглядел не хуже, чем на некоторых станциях московского метро. Директор привел всех начальников цехов, показал новый пол, после чего в месячную программу каждого цеха вписывалось задание по покрытию определенной площади цементным раствором с мраморной крошкой. Если установленное задание по новому полу цехом не выполнялось, при других отличных показателях ему классное место в соцсоревновании не давали.

Директор жил только одним заводом, никаких других забот и увлечений он себе не позволял. Все он делал фундаментально. Помнится, как-то начало лихорадить цех крупного стального литья. Иван Васильевич заставил выложить в цехе весь пол чугунными плитами, изготовить специальные рольганги для перемещения опок, заменить вентиляцию и провести целый ряд других мероприятий по улучшению условий труда рабочих. Цех выправился.

Однажды Окунев вызывает меня к себе. Прихожу. В кабинете уже сидят главный механик и главный технолог завода. Директор говорит: «Может быть, придется менять чертежи. Я сегодня прошел утром по корпусному цеху. Корпуса вовремя не сдаются. Оказывается, у них в запое рабочий, который шабрит постаменты под установку двигателя, гитары и коробки передач, и только он один может это делали. Я не могу примириться с тем, чтобы из-за одного алкоголика лихорадило весь завод. Корпус есть – танк есть. Если начальники цехов видят, что на сборочном участке корпусов нет, они и не спешат давать комплектовку. Вы, господа главные специалисты, обязаны устроить так, чтобы шабровка делалась не вручную, а станком! Сроку вам на это – месяц. Идите».

На следующее утро прохожу по корпусному цеху и вижу на сварочном конвейере разрыв: прямо по его линии вырыта какая-то яма. На мой вопрос, для чего это, мастер цеха ответил: «Будут делать фундамент под станок для шабровки постаментов». Через две недели был установлен горизонтально-фрезерный станок, рядом с ним – кантователь. Шабровка стала производиться быстрее и качественнее.

На каждый год директор планировал какое-либо общее дело, направленное на улучшение социальных условий трудящихся. В конце 1950-х гг. он затеял строительство дворца культуры и, несмотря на последовавшие запреты, дворец был выстроен исключительно красивым и уютным. Как-то зимой на очередном «декаднике» Окунев сказал: «На приемах рабочие не дают мне жизни с детскими учреждениями. Надо эту проблему решить в следующем году. Кондратьев, зачитай, кому что строить». Цеху крупного стального литья, например, предписывалось построить детский комбинат на 100 мест. Более мелкие цехи были объединены по два-три. За год построили столько яслей и садиков, что потом некоторые из них закрывали в связи с уменьшением рождаемости.

Весной 1953 г., идя на очередной «декадник», я увидел перед заводоуправлением колонну автобусов и подумал: «Опять Иван что-то затевает...» Когда все собрались, директор скомандовал: «Все в автобусы» и пошел к выходу, за ним потянулись все сидящие в зале, в том числе и приглашенные из завкома женщины в туфельках на высоких каблуках... Двинулись в сторону леса, на Пихтовку, проехали по лесу, пока не кончилась дорога. Директор вылез из автобуса и снова скомандовал: «За мной...» Все пошли по таящему снегу и лужам, хотя обувь для этих условий была не подходящей. Пришли на поляну. Окунев сказал, показывая рукой: «Вот, смотрите. У горнозаводчика Демидова здесь была плотина, а мы будем строить водоем и зону отдыха. Кондратьев, зачитай, кому что выделять». В течение трех месяцев старую плотину подсыпали, кустарник выкорчевали. А уже в июле этого же года был готов большой пруд, которому народ дал название «Иван-озеро».

Иван Васильевич очень любил новую технику. Иногда он и сам выдавал идеи, которые я, признаюсь, частенько отвергал, чем, конечно же, обижал старика. Однажды в конверте с курьером он прислал рисунок сцепленных между собой чем-то вроде шарнира двух половин танка. От второй половины была проведена стрелка и написано: «Ящерица бросает хвост». Как потом выяснилось, директор подумывал о создании танка, состоящего из двух функционально разных частей, одна из которых (задняя) перед боем отцеплялась, чтобы не мешать основной (боевой) части.

Справедливости ради следует отметить, что любые здравые идеи он поддерживал горячо, искренне вживался в них, даже если они были высказаны не им, и если приступал к их реализации, то боролся до конца.

Случалось, правда, и такое, когда директор, осмыслив чью-то мельком высказанную идею, настолько сживался с ней, что по прошествии некоторого времени всенародно выдавал ее за свою. Так было, например, с идеей о газотурбинном танковом двигателе, о которой пойдет речь в одной из следующих глав. Главные конструкторы других заводов жаловались на невнимание к новой технике их директоров и завидовали мне. В связи с этим я спросил как-то Окунева: «Почему вы идете на трудности и риск срыва программы, связанные с внедрением новых машин?» Он ответил: «Во-первых, я патриот завода и его маркой дорожу. По танкам я хочу быть впереди Харькова. Во-вторых, если мы не будем внедрять новую технику, я не смогу держать завод экономически».

Последняя фраза Окунева требует разъяснения. Сейчас все неудачи в экономике и отставании в техническом прогрессе связывают с созданной Сталиным административно-командной системой. На первый взгляд покажется странным, но до 1965 г. она работала четко и давала положительные результаты. Тогда ежегодно в феврале директивным порядком нормы выработки ужесточались на 15%. Если за изготовление какой-то детали платили, например, один рубль, то с 1 марта уже 85 копеек, а в следующем году 72 копейки и т.д. Анатолий Васильевич Колесников как-то при очередном снижении расценок пошутил: «Яуже много лет работаю на заводе, нормы каждый год ужесточаются, теперь завод за танки должен еще доплачивать, а не получать деньги». Чтобы завод работал с прибылью, шли двумя путями: снижали трудоемкость изготовления за счет внедрения нового, более производительного оборудования или внедряли в производство новые образцы, закладывая в нормы «жирок» для их дальнейшего ужесточения. Например, трудоемкость изготовления танков Т-55 и Т-62 была практически одинаковая, а в связи с улучшением боевых характеристик последнего цена на него была на 15% выше, чем на танк Т-55.

Сталинскую административно-командную систему начали разрушать в 1965 г., когда объявили так называемую косыгинскую реформу. Когда ее обнародовали, Окунев сказал: « Теперь промышленность поползет вниз». По этой реформе ежегодное директивное снижение трудоемкости отменялось, нормативная прибыль на военную продукцию увеличивалась с 3 до 14%. У директоров появились денежки, которые потом рабочие стали выкачивать за сверхурочные часы, за работу в выходные дни и т.д.