Елена Ильина - Четвертая высота

Мамлякат лежала рядом с закрытыми глазами и ровно дышала.

«Вот хорошо! — подумала Гуля. — Никто ничего не заметил. Сошло!»

Но вдруг на лице спящей Мамлякат появилась лукавая улыбка.

— Какой я сон видела! — сказала она, потягиваясь.

— Какой? — спросила Гуля шёпотом, чтобы не будить соседей.

— Такой сон видела… как будто все ребята спят, а ты с Барасби верхом ездишь… Нехороший сон, нечестный.

— Откуда же ты это знаешь? А, Мамлякат?

— А так и знаю. Ты встала, и я встала. Ты в парк, и я в парк. А потом ты поехала, а я тебе рукой помахала и назад пошла.

— Мамлякат! Дорогая! Это я в последний раз. В самый последний. Я ведь сама знаю, что это нехорошо. Но ты понимаешь, мне так нужно научиться ездить верхом! Так нужно! А когда? Всё время у нас расписано — завтрак, обед, линейка, купанье, лодка, экскурсия, костёр… А дома и совсем некогда.

— А зачем меня обманула? — с горькой обидой спросила Мамлякат.

— Вот это и в самом деле плохо! — сказала Гуля, почувствовав свою вину. — Я не люблю обманывать… И не буду! Ни тебя, ни вожатых, никого! Ты мне веришь, Мамлякат?

— Верю, верю, — сказала Мамлякат. — Не сердись на меня… И на себя тоже не сердись!

И она потрепала Гулю по щеке.

В ЛЕСУ АЮ-ДАГА

Дни летели один быстрее другого.

Вокруг были чудесные новые места и чудесные новые друзья.

Вместе со всеми ребятами Гуля купалась в море, играла на площадке в волейбол, в теннис на теннисном корте, собирала камни на морском берегу, ловила для лагерного музея сачками бабочек. Бабочки здесь были удивительные — крупные, ширококрылые и такой окраски, которую нарочно ни за что не придумаешь: чёрные с золотой пылью, белые с голубой каймой, оранжевые с тёмно-синими пятнами, похожими на глазки павлиньих перьев.

Гуля и Барасби поймали самых красивых. Они оба очень быстро бегали и ловко работали сачками.

Спустя несколько дней, когда Гуля и её товарищи собрались после чая на веранде лагерного клуба, туда вошёл старший вожатый Лёва.

— Завтра с утра, — сказал он, — мы с вами пойдём в поход — на вершину Аю-Дага.

Лагерный клуб помещался в лёгком белом домике, со всех сторон окружённом открытой верандой. Тремя сторонами веранда выходила в парк, а четвёртой стороной — прямо в море. Здесь всегда было свежо и шумно — ветер похлопывал холщовыми занавесями, как парусами.

В самом домике стояли шкафы с книгами и стеклянные витрины с камнями, жуками, бабочками, ящерицами и водорослями. Но здесь ребята почти никогда не собирались. Настоящий клуб был на веранде. За белыми столиками у самых перил ребята играли в шахматы, читали, разрисовывали стенгазету. Если в море поднималась волна, столики то и дело приходилось вытирать полотенцем, а стенные газеты уносить на ту сторону веранды, которая выходила в парк.

Ребята разом вскочили на ноги и окружили Лёву.

— Завтра в шесть часов утра, — продолжал он, — мы встаём.

И он объяснил ребятам, как нужно готовиться к походу. А потом все врассыпную бросились к своим палаткам собирать рюкзаки и всё, что нужно для путешествия.

Наутро четвёртый отряд вместе с начальником похода Лёвой и отрядной вожатой Соней двинулся в путь.

К вечеру путники дошли до вершины Аю-Дага. Ребята натянули брезентовые палатки, развели костёр, и дежурные принялись готовить ужин.

Ночь была безлунная, чёрная, тихая.

Костёр понемногу разгорался, и огонь полз во все стороны. На секунду он прятался в чёрном дыму, а потом опять с треском выбивался наружу и взлетал вверх высокими пылающими фонтанами. Искры летали над поляной, точно красные мошки.

Было тихо. И вдруг где-то рядом робко заговорила маленькая сова-зорька. Жалобно, спросонья, она будто о чём-то спрашивала.

— Что это она говорит? — спросила Мамлякат.

— Она спрашивает: «Сплю? Сплю?» — сказала Гуля. — А ей никто не отвечает.

— Нет! — отозвался Барасби. — Она другое говорит.

— А что? — сразу обернулись к нему Мамлякат и Гуля.

— Она говорит: «Кукунау». Кошка говорит «нау», а эта птица — «кукунау».

— Нет, кошка говорит «мяу», — заметил кто-то из ребят.

— А у нас кошки говорят «нау», — сказал Барасби.

Снова все умолкли. Но зато громче затрещали, разгораясь, ветки, выше взметнулось пламя костра, озаряя лица ребят и белеющие поодаль палатки. Теперь по всей полянке стало светло от огня.

Но чем светлее становилось вокруг костра, тем гуще окутывал мрак высокую, плотную стену густого леса, подступившего к поляне.

Ребята с невольной тревогой оглядывались на этот чёрный-чёрный лес, и всем им хотелось ещё плотнее подсесть друг к другу, поближе к огню.

— Наверное, страшно ночью там в лесу, — сказала тихонько одна из девочек.

— Кому страшно, а кому и нет, — отозвался лихой мальчишеский голос. — А кто-нибудь пошёл бы в лес один? — спросил тот же голос после минутного молчания.

Никто ему не ответил.

— Можно мне пойти? — вдруг спросила Гуля, вскакивая. — Можно?

В глазах её отразились отблески огня.

— Зачем? Храбрость показать? — спросил Лёва.

— Нет, не потому, — сказала Гуля. — Просто хочется себя испытать.

— Нет, Гуля! — твёрдо сказал Лёва. — Это невозможно. Ваша смена всего несколько дней как приехала, и вы совсем не знаете здешних мест. В этом лесу есть непроходимые заросли, колючие, злые травы и кустарники. Иглица, например.

— А ещё есть держидерево, — добавила вожатая Соня, маленькая, тоненькая девушка, похожая на девочку.

— Да, да! — подхватил Лёва. — У этого дерева ветки как лапы. А на лапах — пальцы, загнутые, точно когти. Но самый злой хищник — жгитрава, колючий молочай. Жгитрава и царапает, и режет, и жжёт. Да ещё выделяет ядовитый сок.

— А что будет, если дотронешься до жгитравы? Обожжёшься?

— Ещё как! Точно о крапиву. Только крапивный ожог через час проходит, а эти ожоги и в месяц не заживают.

Лёва подбросил в огонь коротких сухих веток.

— Вот что, ребята, — продолжал он. — Завтра утром мы с вами заберёмся в лес, и я покажу вам все эти травы и кустарники. А сейчас идите-ка спать… Столько прошли за день, пора и на отдых…

Все встали и разошлись по палаткам. У костра остались дежурить Лёва и Соня.

Вокруг стало совсем тихо. Только в траве не умолкая звенели цикады.

— Вдвоём нам дежурить незачем, — сказал Лёва. — Ложись-ка спать. А на рассвете меня сменишь.

— А не лучше ли так, — спросила Соня, — сначала ложись ты, а потом ты сменишь меня, и я буду спать до утра?

— Ну ладно, — согласился Лёва. — Разбуди меня ровно через час.