Сергей Кузнецов. "Ты просто был". Документальная повесть - Кузнецов Сергей Борисович "kuziaart"
Не знаю, чем уж они его так сильно загрузили, но Юра согласился написать заявление на меня. И написал, что видел украденный из интерната аппарат у меня, на новой моей работе. И много другого написал, как это ни парадоксально. Чем его загрузили, что он буквально в считанные минуты переменился, так и осталось тайной. В эти по дробности и не вдавался.
Я просто вдался в работу. В клавиатуру инструмента. В белые листы бумаги. И хотя я никогда не пытался и не пытаюсь в песнях и стихах передавать факты своей биографии - дело это дохлое, - но текст, соскользнувший однажды с пера, слегка напомнил мне обыск в моей квартире, допросы, слухи обо мне, загулявшие по Оренбургу. Напомнил слегка. Стихи все-таки не о Юре. Потому что предательство на земле было, есть и будет, и важней подготовиться к возможной боли быть преданным. Хоть в стихах подготовиться. Вообразить себе эту боль - и пусть она, как противогриппозная прививка, чуть-чуть смягчит боль реальную, если та вдруг настигнет меня, тебя, всех нас... Увы, предательства избежали немногие.
Ты собираешься в обратный путь -
И у костра останусь я один.
Ну что ж, иди,
А мне не повернуть,
Я не хочу сойти на полпути.
Как жаль, что выбрал именно тебя себе в друзья,
В хранителя всех тайн...
Но не держать же мне тебя в цепях:
Иди обратно, и болтай, болтай...
Не думай, я не буду проклинать тебя,
Твои фальшивые черты.
Прекрасно, что есть свойство забывать.
И дай мне бог, не стать таким, как ты!
В милицию меня больше не вызывали. Валентина Николаевна Тазикенова приуспокоилась. Юра Шатунов, случайно попавший мне на глаза, сказал, что больше работать со мной не будет. И если бы Саша Ларионов появился на моем пути раньше и подарил бы свою замечательную фразу, то все происшедшее я оценил бы с олимпийским спокойствием:
- ЖАЛКО ТАК...
Жалко, что 31 марта 1988 года мой "Ласковый май" распался во второй раз. Как оказалось - теперь уже навсегда...
Глава 8:
Лево руля?..
Нет, курс прежний!
В мае1988 года комке прицепилась Оренбургская филармония!
- У нас по области идет фестиваль "Русское поле". Давай, Кузя, мы твой "Ласковый май" на гастроли запустим.
- А нету больше, - отвечаю, - "Ласкового мая". И Шатунов мне теперь как-то до фени.
- Слышали, слышали...- бодренько заявляет представитель филармонии. - Ничего, музыканты ругаются - только тешатся. Мы все организуем. И Шатунова из интерната отпросим. И директрису к порядку призовем. В этом фестивале заинтересован сам облисполком. Кстати, заодно и песни твои зарегистрируем там. Чтоб не выглядели они бесхозной добычей.
По поводу "добычи" я внутренне ухмыльнулся. По тем временам регистрация песенного материала была формой цензуры. Если Тазикенова простодушно предлагала "все тексты на стол на проверку", то научно-методический центр (или как там эта "бенкендорфщина" называлась?) при отделе культуры облисполкома действовал тоньше: делал видимость заботы об авторском праве. И никаких гастролей без подобной "заботы" быть не могло...
Я пожал плечами: попробуйте...
С регистрацией моих песен все прошло гладко. 20 мая Оренбургский облисполком зарегистрировал (читай: "отцензурировал") "11 наименований".
А вот " Шатуновым вышла осечка. Обескураженный "филармониист", как школьник, отчитанный за непослушание, развел руками: "Шатунова директор не отпускает..." Потом он вновь обрел былую уверенность:
- Ничего. Давай Пахомова запустим... Тоже верная "касса":
Я подумал и согласился. За несколько дней до этого мы с Костей раздали по "Звукозаписям" (не отказывался уже никто!) новый альбом, в его исполнении. Гастроли могли послужить рекламой этому альбому. А главное, могли подсказать: существовать ли новому "Ласковому маю". Т а к о м у.
...Костя появился у нас после того, как мы с Шатуновым "раскрутили" первый альбом. Пришел и сразу быка за рога:
- Хочу петь...
Я его прослушал, вроде все нормально. Слышит хорошо. Голосом владеет неплохо, голос хороший, чистый. Но я сразу понял: это не "мой" голос, мне такой не нужен. Однако, поскольку у нас мертвым грузом лежало несколько песен, которые не подходили Юре, я решил записать их с Костей. Подошел к Шатунову:
- Юрий Васильевич, как ты, если я с Пахомовым запишу то, что тебе негоже?..
Он:
- Валяй!
Ты начал складываться Костин репертуар. В него вошли песни "Вечер холодной зимы", "Что ж ты, лето", "Цветы"... Потом, уже специально для Кости, я написал "Встречу", "Самый первый полет": (Позже я сдуру переписал их Разину. В чем вина полностью моя...) С этим репертуаром мы и двинули по области.
Работали мы на этих гастролях концертов 50. По 2, по 3 на дню. И получали "бешеные" деньги - аж по 5,50 с концерта! Приезжаем с Костей на стадион - давай аппаратуру разгружать. Разгрузили, отыграли. Давай ее в автобус затаскивать. Перебираемся к местному Дворцу культуры... Там то же самое. Разгрузили - отыграли - погрузили. А впереди еще третья площадка... И это все за несчастные гроши. Поэтому, наверное, ничем хорошим те первые гастроли не запомнились. Хотя принимали нас неплохо. Аплодисменты, цветы, поклонницы.
Знаки зрительского внимания Костя принимал без тени смущения. От этого мне было неловко. Я-то знал, что все это не для него. В действительности все это предназначалось Шатунову. Потому как шли на него. Потому что слышали первый альбом. Хотя... первые гастроли: У любого может голова от успеха закружиться... Не только у шестнадцатилетнего паренька, каким был тогда Константин.
